Белое дело в России: 1917-1919 гг.
Шрифт:
«Контрреволюционность» российских юристов очень хорошо отметил в своем секретном докладе член французской военной миссии полковник Пишон: «Юристы и бывшие судебные деятели в ноябре совершенно порвали с большевизмом, так как юридические принципы новой власти ни в какой мере не представлялись приемлемыми. Этих людей обрабатывать нам (союзникам. – В.Ц.) не придется: они сами, когда наступит время, к нам придут. Не следует забывать в этом отношении, что здесь, как и у нас (во Франции. – В.Ц.), значительное число адвокатов являются профессиональными политическими деятелями».
Позиции учащихся мужских и женских гимназий, прогимназий, реальных и коммерческих училищ должна была выражать созданная в марте 1917 г. Организация средних учебных заведений Петрограда (ОСУЗ), имевшая наибольшее влияние в гимназической среде. Члены ОСУЗ, учащиеся старших классов создали свои фракции в партиях кадетов и эсеров. В октябре 1917 г. они не только официально осудили «большевистский переворот», но и участвовали в выступлении юнкеров, а после
Что же касается самого Временного правительства, то в октябрьские дни оно не показало ни организаторских возможностей, ни военной решимости. Противоречивость, «бестолковость», «отсутствие элементарного государственного смысла» (оценка правительства П. Б. Струве в выступлении в Совете Республики 20 октября) были налицо. Хотя еще 13 октября, исходя из статей В. И. Ленина в газете «Рабочий путь» («штрейкбрехерское» заявление Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева в газете «Новая жизнь», которое считалось первой информацией о восстании, было опубликовано 18 октября) и информации от членов ВЦИКа Советов р. и с. д., правительство на «частном совещании» решило «в случае выступления большевиков подавить его, не останавливаясь ни перед какими мерами, вплоть до применения вооруженной силы». Но при этом делалась весьма самоуверенная оговорка, что «раз план большевиков совершенно разоблачен, то весьма вероятно, что они не решатся выступить». Переговоры с представителями Петроградского Совета р. и с. д. должны были вестись на уровне уполномоченных от правительства и от ВЦИКа. Уже в этом сказалась ошибка правительства, допустившего «утечку информации» о своих намерениях и вступившего в переговоры с представителями ВРК 21–23 октября.
20 октября было опубликовано предписание министра юстиции П. Н. Малянтовича прокурору Петроградского окружного суда об аресте Ленина и о начале расследования его деятельности, которое поручалось следователю по особо важным делам П. А. Александрову. Этот следователь уже вел дело «о событиях 3–5 июля 1917 г.» – о предыдущей попытке «вооруженного антиправительственного выступления в Петрограде» (17). Одновременно с этим Малянтович намеревался прекратить следствие по делу об июльском выступлении и освободить всех еще содержавшихся в тюрьме большевиков. На свободу вышел Л.Д. Троцкий, бывший товарищем Малянтовича по партийной социал-демократической работе еще в годы первой русской революции. Арестованным предъявлялись обвинения по статье 108-й Уголовного уложения – «способствование неприятелю в его военных или иных враждебных против России действиях» и по закону Временного правительства от 6 июля 1917 г., наказывавшей «за публичный призыв к неисполнению законных распоряжений правительства». Проявить власть попытались и военные. 24 октября распоряжением по Петроградскому военному округу предусматривалось, что «все, выступающие вопреки приказу с оружием на улицу, будут преданы суду за вооруженный мятеж», но военной силы для реализации этой угрозы явно не было. За «распространение воззвания с призывом не повиноваться властям и деятельность, направленную против власти», Керенским было возбуждено уголовное дело против Военно-революционного комитета. Расследование по все той же статье 108-й Уголовного уложения («государственная измена») поручалось следователю по особо важным делам Б. Гудвиловичу. Выступив утром 24 октября в Совете Республики, Керенский заявил, что «те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, подлежат немедленной, решительной и окончательной ликвидации», и потребовал «немедленного содействия всех партий и групп, представленных в Совете Республики» (18).
25 октября Керенский решил перейти к еще более радикальным, с его точки зрения, мерам. Снова, как и при подавлении «корниловщины», он заявил о своих диктаторских полномочиях. В Пскове, в штабе Северного фронта, им был подписан приказ от имени Верховного Главнокомандующего (он занял эту должность после ареста Корнилова). Приказ № 314 ясно обозначал угрозу власти со стороны на этот раз «контрреволюции слева»: «Наступившая смута, вызванная безумием большевиков, ставит государство наше на край гибели, требует напряжения всей воли, мужества и исполнения долга каждым для выхода из переживаемого Родиной нашей смертельного испытания…» Далее премьер-Главковерх, выступая в качестве носителя высшей военной и гражданской власти в стране, заявлял: «… в настоящее время, впредь до объявления нового состава Временного правительства, если таковое последует, каждый должен оставаться на своем посту и исполнять свой долг перед истерзанной Родиной…».
Следует отметить фразу о предстоящем возможном формировании нового кабинета (уже пятого по составу с марта 1917 г.). При смене правительства Керенский, вероятно, рассчитывал усилить исполнительную вертикаль, опираясь на свои полномочия главы военной власти. Единоличные решения допускались в пределах полномочий Верховного Главнокомандующего и вполне могли относиться к судьбе Временного правительства в случае объявления Петрограда на военном положении (именно этот вариант власти пытался осуществить в августе 1917 г. Корнилов). В то же время слова: «приказываю всем начальникам и комиссарам во имя спасения Родины сохранить свой пост, как и я сохраняю свой пост Верховного Главнокомандующего, впредь до изъявления воли Временного правительства Республики», можно расценить как проявление приоритета гражданской власти над военной, что, в общем, соответствовало статусу Временного правительства, утвержденному еще в марте 1917 г. В любом случае попытка «усиления власти» (хотя и запоздалая) для противодействия
Как и «прощальный» приказ Государя по армии в марте 1917 г., и последний приказ Корнилова, приказ Керенского призывал к сохранению боеспособности армии: «Необходимо сохранить во что бы то ни стало боеспособность армии, поддерживать полный порядок, охраняя армию от новых потрясений, и не колебать взаимное полное доверие между начальниками и подчиненными». Другим своим приказом, написанным в Гатчине 27 октября, Керенский от имени министра-председателя Временного правительства предписывал «всем частям Петроградского военного округа, по недоразумению и заблуждению примкнувшим к большевикам, немедленно вернуться к исполнению долга». Но при этом в приказах Керенского не содержалось прямых указаний на необходимость именно вооруженного подавления «большевистского бунта». Сдержанность в возможности применения оружия отчасти объяснялась возможной сдачей Главковерху «взбунтовавшихся» частей Петроградского гарнизона. 30 октября Керенский также от имени «министра-председателя» «предлагал» «никаких предложений и распоряжений, исходящих от лиц, именующих себя народными комиссарами или комиссарами военно-революционного комитета, не исполнять, ни в какие сношения не вступать, а в правительственные учреждения не допускать».
Резко обличая «темную кучку невежественных людей, руководимых волей и деньгами Императора Вильгельма», с призывом к «гражданам, солдатам и доблестному казачеству Петроградского гарнизона» высылать депутатов для переговоров выступил командир 3-го конного корпуса, в расположение которого прибыл Керенский, генерал-майор П. Н. Краснов. 27 октября 1917 г. приказом Керенского № 146 будущий донской атаман получил назначение на должность «Командующего всеми вооруженными силами Российской Республики Петроградского округа на правах командующего армией». В приказе от 25 октября Краснов предписывал направить в распоряжение Полковникова полки 1-й Донской дивизии. Его же приказ-призыв от 27 октября отмечал: «Временное правительство, которому вы присягали в великие мартовские дни, не свергнуто, но насильственно удалено со своих постов». В частном телеграфном сообщении в адрес Комитета Спасения Родины и революции Краснов был более конкретен: «Завтра в 11 час. выступаю на Петроград. Буду идти, сбивая и уничтожая мятежников… Прибытие в Петроград вполне зависит от активности верных присяге войск гарнизона».
Однако, не без влияния известных призывов Викжеля «о прекращении междоусобной войны», тон приказов Краснова становился все более сдержанным. 31 октября в Гатчине он заявил, что «кровопролитие не является задачей наших действий» и следует начать переговоры на условиях обоюдного освобождения пленных (прежде всего арестованных министров Временного правительства) и восстановления «законного правительства». Этот принцип восстановления власти подтверждало и телеграфное распоряжение Керенского от 31 октября: «Озабоченное скорейшим восстановлением обороноспособности армии и законной жизни в стране, правительство готово приостановить подавление восстания силой оружия и ликвидировать мятеж путем переговоров Временного правительства в полном составе с руководящими общественными организациями и партиями о воссоздании законной революционной власти в стране» (на основе «социалистической коалиции») (19).
В самом Петрограде после отъезда Керенского представителями верховной власти оставались: исполняющий обязанности министра-председателя министр торговли и промышленности А. И. Коновалов, полковник Полковников и назначенный Керенским 25 октября генерал-губернатором Петрограда министр государственного призрения Н. М. Кишкин. Полковников стал проявлять активность уже после 25 октября, а накануне «низложения» правительства он лишь констатировал в телеграмме в Ставку то, что «положение в Петрограде угрожающее… идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты. Никакие приказы не выполняются… Временное правительство подвергается опасности потерять полностью власть…». Примечательно, что Коновалов пытался, хотя и безуспешно, созвать в Зимнем дворце (для «поддержки» правительства) представителей общественных организаций и Совета Республики, вынужденного прекратить свою работу по решению Петроградского военно-революционного комитета. Кишкину предоставлялись «исключительные полномочия по водворению порядка в столице и защите Петрограда от всяких анархических выступлений, откуда бы они ни исходили, с подчинением ему военных и гражданских властей». Очевидно, при выборе кандидатуры Кишкина в качестве «диктатора Петрограда» учитывался его, хотя и небольшой, опыт административной работы в должности комиссара Временного правительства в Москве, а также его контакты с общественностью (по линии сотрудничества с Московским Советом общественных деятелей). Но наделение Кишкина «чрезвычайными полномочиями» запоздало, авторитетом у военных он не пользовался и мог занимать лишь пассивную, оборонительную позицию. «Продержаться 48 часов, и подоспеют идущие к Петрограду войска» – слова министра иностранных дел Терещенко хорошо передавали настроение Временного правительства в последние часы легальной работы. Однако надежды правительства не оправдались. Показательны настроения, отразившиеся в телеграфной переписке комиссара Северного фронта Войтинского с графом П.М. Толстым, начальником политотдела военного министерства. На требования штаба округа отправить войска в столицу Войтинский требовал ответа от Петрограда: «Что касается до применения вооруженной силы, то этот вопрос сводится опять все к тому же: является ли эта мера актом самозащиты смелых людей, группирующихся вокруг Керенского, или же здесь демократия отстаивает определенным методом свое положение от посягательств… Если в Петрограде вы политически изолированы, то никакими усилиями не удастся создать вам поддержку на фронте» (20).