Белое дело в России. 1920–122 гг.
Шрифт:
Разработанные в июле 1920 г. «Временное постановление о заграничном представительстве Главного Командования Вооруженными Силами Юга России» и «Временные Положения об отдельных учреждениях Русского заграничного представительства (за исключением Ближнего Востока)» определяли, что все официальные, официозные и неофициальные, частные российские миссии, представительства в Зарубежье обязаны координировать свои отношения с «иностранными правительствами по делам и вопросам, имеющим политическое значение… с главой местного Российского Дипломатического установления». В свою очередь, все представительства Главкома ВСЮР подчинялись старшему дипломатическому представителю России (т. е. Гирсу), «которому общие указания Главнокомандующего сообщаются начальником Управления Иностранных Сношений». Тем самым подтверждалась необходимость постоянной координации усилий, согласования действий, проводившихся врангелевским правительством не только на территории бывшей Российской Империи, но и в Зарубежье. Примечательно, что в отличие от 1919 г., когда информацией о положении в Белоруссии, Бессарабии, Закавказье, в Украинской Народной Республике ведала Политическая Канцелярия при Главкоме (поскольку эти регионы не считались «исключенными» из состава будущего Российского государства), летом – осенью 1920 г. проблемы, касавшиеся данных регионов, рассматривались уже в Управлении иностранных
405
Там же, с. 184–185, 206; ГА РФ. Ф. 6851. Оп.1. Д. 57. Л. 87, 174–175; Ф. 5760. Оп.1. Д.2. Лл. 10, 14–16.
По оценке Врангеля, «с уходом Сазонова теряло смысл и дальнейшее существование пребывающей в Париже политической делегации, одним из членов которой являлся С. Д. Сазонов. Делегация эта под главенством бывшего председателя Временного правительства Г. Е. Львова и при участии ряда общественных деятелей выступала по вопросам нашей внешней политики, с протестами, записками и меморандумами, не имевшими, конечно, существенного значения. Я телеграфировал нашему послу в Париже, что в дальнейшем все сношения будут вестись только через него одного». Таким образом, статус Маклакова существенно вырос, и российское посольство в Париже стало тем самым потенциальным «центром» в Зарубежье, о котором рассуждал Бахметев. После же признания Францией правительства Врангеля «де-факто» парижское посольство уже и формально могло претендовать на выражение всероссийских интересов [406] .
406
ГА РФ. Ф. 6851. Оп.1. Д. 57. Л. 328; Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 29.
Правда, идея создания нового политического центра в Зарубежье, призванного обеспечить представительство российских интересов и разработку альтернативных политических программ, далеко не сразу утратила свою актуальность. По инициативе Г. Е. Львова и его ближайшего сотрудника В. В. Вырубова (бывшего управляющего делами Совещания в 1919 г.) предполагалось восстановление Русской Политической Делегации (или Политического Совещания). По мнению Вырубова, «это учреждение дало бы возможность Врангелю собрать необходимые общественные силы в Париже и создать хотя бы видимость поддержки его со стороны главных русских общественных течений». Следовало сохранить коалиционный характер Совещания (как и в 1919 г.) и персональное представительство. Новая «пятерка» могла бы включать в свой состав Львова, Гирса, Маклакова, Авксентьева и Милюкова. Другой проект предполагал создание при Русской Политической Делегации особой Временной Подготовительной Комиссии. В ее задачи входила «разработка вопросов, связанных с заключением мирных договоров». Состав Комиссии включал бы политический, военно-морской, экономический, финансовый и юридический (государственного и частного права) отделы. На них «возлагалось ближайшее изучение всех подлежащих их ведению вопросов и составление по ним письменных докладов», которые затем направлялись на утверждение Делегации.
Однако ни Струве, ни Врангель не поддержали данных проектов. Струве «предпочитал находиться в тесном союзе с военными и бюрократическими чинами при Врангеле, чем вступать в коалицию с парижскими общественными деятелями» [407] .
Завершило свою работу и Военное представительство Русских армий при союзном командовании. Врангелем было решено прекратить финансирование представительства, сохранив лишь систему военной агентуры, которая координировалась бы из Севастополя. В данном случае (в отличие от ситуации, при которой высшие дипломатические полномочия условно разделялись между Гирсом и Струве) решено было обойтись без посредничества единого представительства в Зарубежье, существовавшего еще с 1918 г. 31 мая 1920 г. в письме Струве глава представительства генерал от инфантерии Д. Г. Щербачев высказывал недоумение по этому поводу, считая решение Врангеля неоправданным: «При состоявшемся настоящем решении Главного Командования Ю. Р. о замене Военного Представительства при Союзных Правительствах и Командовании только одной военной агентурой во Франции, – я считаю прежде всего нравственным долгом указать на некоторую непоследовательность в вопросах, которые требуют однообразного решения. В то время как в целях объединения работы Представительств Балканского полуострова учреждается Представительство в Константинополе, в то время как Послу в Париже поручается объединение деятельности дипломатических представителей Западной Европы, – в это же самое время возникает мысль об уничтожении Военного Представительства при Союзных Правительствах и Командовании в Париже». Сложность положения усугублялась также тем, что числившийся военным агентом во Франции генерал-майор граф Н. Н. Игнатьев держал себя достаточно независимо по отношению к белым правительствам и нередко игнорировал распоряжения Щербачева. В частности, Игнатьев отказался перечислить в ноябре 1919 г. в Омск остатки валютных сумм, еще в 1917 г. депонированных в Banque de France на его счет генерал-лейтенантом М. К. Дитерихсом, представлявших собой средства российской 2-й Особой бригады Салоникского фронта. Позднее Игнатьев перешел на службу к советской власти. Независимо от дальнейшей судьбы возглавляемого им представительства, Щербачев считал «безусловно необходимым» сохранение «центрального органа, который бы руководил, снабжал средствами, ориентировал в обстановке и давал бы задания по пропаганде необходимых нам идей заграницей и наконец распределял бы равномерно средства между военными агентурами». Таким центром «по удобству сношений вализами (дипломатическими шифрами. – В.Ц.) и телеграфной связи с Европой, конечно, является Париж, как центр политической жизни Европы». Особенно актуальными Щербачев считал проблемы «ведения переговоров с поляками по координации совместных действий против большевиков…, получение следовавшего нам по Версальскому договору от Германии военного имущества». Тем более актуальным для 1920 г. представлялось мнение Щербачева, что снабжение союзниками белых фронтов зависело не от «демократичности политических программ того или иного правительства, а исключительно от военных успехов, одерживаемых белыми армиями». В реальности «ликвидация» военного представительства затянулась, и 17 июля 1920 г. Щербачев запрашивал Струве о порядке передачи дел военной агентуре. Но и в этих условиях Щербачев продолжал выполнять прежние обязанности. В разгар боев под Варшавой он отправил Врангелю письмо от маршала Фоша, указывавшее Врангелю на важность незамедлительного «энергичного наступления» в Таврии для отвлечения на себя части советских войск. Правда, пересылая письмо, Щербачев сопроводил его личным мнением, в котором предостерегал Врангеля от излишних надежд на поддержку со стороны Франции и Польши и считал «противоречащим русским интересам» сотрудничество с польской армией. Но эти советы Главком не принял [408] .
407
Михайловский Г. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 490–493; ГА РФ. Ф. 5936. Оп.1. Д. 361. Лл. 21–23.
408
ГА РФ. Ф. 5936. Оп.1. Д. 51. Лл. 3–4, 6–7; Д. 364. Лл. 1, 5–6, 7, 12; Э.Г. фон Валь. К истории Белого движения. Деятельность генерал-адъютанта Щербачева. Таллинн, 1935, с. 152–153.
Что касается общих тенденций внешнеполитического курса в белом Крыму, то их направление сводилось прежде всего к определению взаимоотношений с «соседями», объективно требуемой «национальной политики». В мае 1920 г. многие российские диппредставители склонялись к идее создания в Крыму «суверенного русского государственного образования». Об этом, в частности, писал в телеграмме Сазонову (еще не «сдавшему дела») 17 мая 1920 г. поверенный в делах российского посольства в Лондоне Саблин (полный текст см. в приложении № 16). По его мнению, создание такого «образования» представлялось возможным на пути объединения Крыма с территорией «казачьей конфедерации (Дон, Терек, Кубань)». Следовало при этом обеспечить гарантии территориальной неприкосновенности данного союза со стороны союзников и «объявить эту территорию – на основании договорного соглашения союзников с большевиками – независимой и изъятой из-под претензий большевиков» (чему могли помочь англичане. – В.Ц.). Создание «русской Крымско-казачьей территории установит барьер между большевиками и младотурками и обеспечит спокойствие Кавказа и Северной Персии». С позиций же политико-правового статуса данное «государственное образование» следовало бы именовать «Крымско-казачьей федерацией» при «строго демократической» форме правления. Вместо вооруженного сопротивления советской власти Саблин предлагал установить и развивать экономические контакты белого Юга с сопредельными «государственными образованиями», что «тем самым способствовало бы разложению назревающего в настоящую минуту кольца окружения России – не Советской, а просто России – союзом враждебных «бордер статс» (то есть преодолеть негативные последствия создаваемого «санитарного кордона». – В.Ц.). Саблин не исключал даже возможности «формального соглашения… с Советской Россией для достижения этим путем необходимых ему практических выгод, подобно тому как это делали доселе Эстония, Латвия и другие, не впавшие из-за этого сами в большевизм». Создание из Крыма суверенного «государственного образования» позволило бы сделать «Крым и казачество… тем жизненным очагом национальной демократической России, откуда можно будет впоследствии и постепенно протягивать руку помощи великороссам» [409] .
409
Из архива организаторов интервенции в России. // Исторический архив, № 6, 1961, с. 102–103.
К идее создания суверенного Крыма обращались даже летом 1920 г., накануне созываемого в Лондоне консультативного совещания представителей Прибалтийских республик и РСФСР. Из Константинополя Нератов запрашивал Струве о возможности «предложения решить вопрос о размежевании между Югом и Советской Россией плебисцитом населения, с гарантиями, которые признает Лига Наций… Признание за нами прав меньших, чем у каждого окраинного новообразования, ничем не оправдывается». Нельзя не признать идею такого завершения гражданской войны в России переводом конфликта в плоскость норм международного права совершенно невероятной. Ответ был вполне предсказуем: «Большевики отказываются признать самостоятельность Крыма» [410] .
410
Врангелевщина // Красный архив, т. 2 (39), 1930. М.,-Л., с. 31–32.
Как уже отмечалось, весной 1920 г. произошли серьезные перемены в отношении к Белому движению со стороны Великобритании, отказавшейся оказывать какую-либо поддержку Врангелю, кроме посредничества в заключении перемирия с Советской Россией. Хотя командующий британскими военно-морскими силами на Черном море адмирал Де-Робек сообщал, что ему предписано «не принимать участия ни в каких наступательных действиях, которые были бы предприняты против красных», но он мог бы «оказать помощь» Русской армии «в случае наступления красных на Крым». Гораздо большие надежды возлагались на Францию, заинтересованную в поддержке Польши в ее противостоянии с РСФСР и, таким образом, небезразличную к поддержке любых сил, способных стать объективными «союзниками» польской армии. Еще 17 апреля 1920 г. Маклаков телеграфировал в Крым о следующих, весьма благоприятных для Врангеля, условиях содействия ему со стороны Франции: «Французское правительство относится отрицательно к соглашению с большевиками. Никакого давления для сдачи Крыма не окажет. Не будет участвовать ни в какой подобной медиации, если бы другие ее предпринимали. Сочувствует мысли удержаться в Крыму и Таврической губернии. Считая большевизм главным врагом России, Французское правительство сочувствует продвижению поляков. Не допускает мысли о скрытой аннексии ими Приднепровья. Если создано было бы Украинское правительство, оно может быть признано только «де-факто» [411] .
411
Трагедия казачества // Вольное казачество. Париж, № 238, 10 марта 1938 г., с. 7.
Активизация военных действий на советско-польском фронте и переход Русской армии в наступление из Крыма рассеяли представления о возможности создания суверенного «государственного образования» и снова поставили в дипломатическую «повестку дня» вопрос о широком антисоветском фронте, с Польшей и белым Крымом в качестве центральных звеньев. Правда, координация действий началась не сразу. В начале июня глава временной дипломатической миссии в Варшаве Г. Н. Кутепов доносил Гирсу о готовности Польши «начать переговоры о перемирии с Советской Россией из-за очевидных неудач на фронте» [412]
412
Врангелевщина // Красный архив, т. 2 (39), 1930. М.,-Л., с. 5.
Конец ознакомительного фрагмента.