Белое дело в России. 1920–122 гг.

Цветков Василий Жанович

Подобные настроения отразились, в частности, в переписке Маклакова с Бахметевым. После возвращения из поездки на Юг России (в ноябре 1919 г.) Маклаков упоминал представлявшуюся ему крайне непригодной к рутинной практической работе деятельность членов ЦК кадетской партии и Всероссийского Национального Центра, и особенно катастрофическое положение «политического и морального состояния тыла» («Вера в Деникина падает, но для этого есть основания»). Под впечатлением военных неудач Бахметев скептически оценивал перспективы военной помощи союзников ослабевшим белым фронтам. Говоря о становившейся популярной на Западе идее «санитарного кордона» против Советской России, посол в САСШ правомерно полагал, что «помимо материальной поддержки, эти государства награждаются частью аннексиями за счет российской территории (Польша и Румыния), частью за счет российских прав – независимость Эстонии, Латвии и проч. Дело, следовательно, сводится к борьбе с большевизмом за счет России». В то же время «условием сохранения российского единства являлось бы военное торжество большевистских армий», и «военная победа большевиков приобрела бы, таким образом, объективно национальный характер», что обесценивало бы политические цели Белого движения. Нельзя не заметить сходства позиции Бахметева с позицией Струве, также считавшего, что в советско-польской войне недопустима односторонняя и безоговорочная поддержка Польши Белым движением.

Одним из путей дальнейшего «противостояния большевизму» в сложившейся ситуации считалось создание некоего «центра влияния», но уже не на территории России, а в Лондоне или Париже. «Надо спасти золото (вывезти золотой запас России. – В.Ц.) и надо создать крупный и влиятельный центр русского национализма за границей». Этот «центр», это «особое общество, –

отмечал Бахметев в письмах 17 и 19 января 1920 г., – занималось бы обсуждением вопросов, относящихся к России, и путем информации и других мер способствовало бы правильному развитию общественного мнения и государственного действия». «Отсутствие реального субъекта национального движения в России должно быть заменено программой… В программе этой абсолютно никаких уступок большевизму быть не должно. Она должна быть построена целиком на идее народоправства и принципе «собственности» и включать чисто практические… положения… Она должна исходить из единства России, но не должна обходить и существующего факта наличности местных государственных образований… Не поднимая вопроса о хвосте и собаке и о том, кто кого создает или кто кого признает, прямо исходить из постулата, молчаливо и всеми признаваемого, что Россия мыслится как единая в сочетании составляющих ее местных образований».

Идеи «перенесения центра» руководства антибольшевистским сопротивлением в Зарубежье отразилась и в проекте созыва в Париже т. н. «Съезда бывших русских правительств». Ее автором был бывший министр продовольствия Северо-Западного правительства, активный участник СГОРа масон М. С. Маргулиес. Еще в декабре 1919 г. он, как и Савинков, отстаивал необходимость «противопоставления большевистскому централизму не белого централизма, а противоположной идеи – децентрализации федеративного типа», «идеи новой русской демократии, объединяющей все окраинные образования». 4 января 1920 г. им была составлена на имя редактора газеты «Times» Б. Стэда памятная записка. В ней говорилось, что «Русский Политический Комитет под председательством Сазонова, получившего полномочия от Колчака и Деникина, не представляет после поражения этих последних всей России». Поэтому «единственным представительством всей России могло бы быть объединение всех русских правительств, создавшихся после революции февраля – марта 1917 года». Маргулиес определял семь таких «правительств»: «1. Правительство Колчака, 2. Правительство Деникина, 3. Правительство Севера России, 4. Правительство Северо-Запада, 5. Правительство Крымское, 6. Правительство Временное (Керенского – Львова), 7. Правительство Уфимское (Авксентьева и др.)». «Представители всех этих правительств в числе 20–25 находятся в данный момент в Европе (большинство в Париже и Лондоне) …, необходимо, чтобы союзники (главным образом Англия) созвали конференцию из всех этих правительств в Лондоне для создания комитета Национального и Противобольшевистского. Этот Комитет немедленно вступает в сношения с конференцией Балтийских провинций, собирающейся 15 января в Гельсингфорсе, и созывает за границей конференцию из представителей всех ныне независимых государств, бывших доселе русскими провинциями, для соглашения об общих действиях».

«Все это, – считал Маргулиес, – необходимо спешно осуществить, имея в виду победы большевиков, угрожающие больше, чем когда-либо, всей Европе (особенно Англии в ее азиатских владениях)». Налицо была очевидная попытка возврата к тому способу образования государственной власти, который уже апробировался на представительных Совещаниях в 1917–1918 гг. Новым было лишь посредничество иностранного государства (Великобритании) в процессе создания нового коалиционного правительства. Но план Маргулиеса остался неосуществленным. Англия отказалась от роли посредника, а добиться соглашения, в условиях стремительного распада белых фронтов и потери суверенной территории оставшимися белыми правительствами, было уже поздно. Тем не менее популярная в 1920 г. идея создания «широкого фронта» путем коалиций и компромиссов была очевидна [401] .

401

Маргулиес М. С. Год интервенции, кн. 3 (сентябрь 1919 – декабрь 1920). Берлин, 1923, с. 148, 150, 158.

Другим путем (намечавшимся в начале 1920 г. и ставшим весьма популярным в части русской эмиграции в 1920-е гг.) стала надежда на «рост отрезвления большевиков изнутри России», надежда на «правое крыло большевизма», в котором Бахметев видел, в частности, Красина и Троцкого, и на необходимость, в этой связи, возвращения «массы русской эмиграции» в Россию для того, чтобы, по иронии Бахметева, «работать с их (большевиков. – В.Ц.) позволения над их уничтожением». Однако укрепление власти нового Главкома ВСЮР повлияло на эти настроения «возвращения» и «примирения». В письме 6 мая Маклаков снова убеждал Бахметева в возможности и желательности поддержки центра Белого движения в Крыму: «Нужно ли нам так же относиться к поддержке его (Врангеля. – В.Ц.), как мы делали относительно Колчака и Деникина, пользуясь тем, что, несмотря на более реакционный состав его правительства, оно способно вести несравненно более либеральную политику, чем деникинское и колчаковское, и, в частности, гораздо более гибким является в вопросе о национальностях. Мое личное мнение, что мы Врангеля должны поддержать и никоим образом не противополагать ему Деникина, превратившегося в эмигранта, во всяком случае, в настоящее время потерявшего кредит в России». Решение «национального вопроса» снова ставилось Маклаковым в зависимость от успехов боевых действий: «Ни один окраинный вопрос не может быть правильно разрешен, ни один захват не может быть предотвращен, пока в центре России господствует большевизм, пока он еще имеет шансы несколько длиться». Весьма верно Маклаков выражал и отношение к Врангелю в Зарубежье, и изменившееся отношение к специфике «государственного строительства» в белом Крыму: «Наш герой теперь – Врангель, заменивший Колчака и Деникина; но отношение к нему не то, что было к прежним героям. Их крушение сделало нас скептиками, хотя нельзя не сознаться, что Врангель сам по себе бесконечно более соответствовал бы той задаче, которая перед ним ставилась. Но этот скептицизм, а равно колоссальные материальные жертвы, потраченные зря, ставят задачу Врангеля бесконечно у же; он уже не думает объединить всю Россию, он думает уберечь некоторые ее части от большевизма; когда он говорит, что не только уберечь, но и увеличить, это не идет дальше захвата той небольшой полосы, которая необходима, чтобы Крым экономически являлся бы самодовлеющей единицей. Вот в такой узкой области Врангель и хочет закладывать основы настоящего государства. Дальше пойдут уже не завоевания, а соглашения», – отмечал Маклаков важнейшую составляющую врангелевского «нового курса». «Он хочет соглашаться с казаками, с грузинскими республиками, со всеми, с кем можно, и соглашаться только о военном сотрудничестве против большевиков; пока не дальше. Дальнейшее покажет сама жизнь».

Гораздо позднее (из-за типичных для времени гражданской войны перебоев со связью) о Врангеле и его правительстве узнали в САСШ, и там Бахметев также оценивал значение белого Крыма как некоего «государственного образования», стремящегося тем не менее к утверждению своего всероссийского статуса. Идеи создания российского «центра» за границей временно уступили место надеждам на сохранение этого «центра» в России. В письме Маклакову от 20 июля Бахметев писал: «Ваши письма и пересланные Струве документы явились для нас в значительной мере радостной и полной обещаний неожиданностью. Стремление Врангеля оградить часть территории для восстановления национального государственного центра более чем разумно… Я намерен всячески поддерживать Врангеля и его помощников и склонен полагать, что национальному делу в новой его фазе предстоит будущее. Не потому, что я жду чрезмерных военных успехов, а потому, что, с моей точки зрения, правильно заложены основы государственного восстановления. Лишь бы хватило мужества и веры не сойти с правильного пути и безжалостно гнать палкой никчемные и обветшалые элементы». Применительно к сотрудничеству с Польшей и другими иностранными государствами Бахметев говорил о необходимости гарантий соблюдения российских интересов, выразителем которых стал белый Юг: «Юг должен потребовать от союзников гарантии неприкосновенности русской территории и обусловить присоединение своих военных сил к общему выступлению подобной гарантией… Это коренное условие успеха и победы Европы над большевизмом вообще» [402] .

402

«Совершенно лично и доверительно!» Б. А. Бахметев – В.А. Маклаков, переписка 1919–1951, т. 1. М., 2001, с. 129, 159–162, 208–209, 219, 222.

Перспективы

«нового курса» Правительства Юга России поддерживались не только официальными диппредставительствами в Зарубежье, но и российской «общественностью», среди которой выделялась деятельность Комитета освобождения России в Англии и САСШ (его программные лозунги: «No Compromise with Bolshevism» и «Russia United and Free»). 4 сентября 1920 г. известным исследователем античности, академиком Российской академии наук и профессором Университета Висконсин М. И. Ростовцевым был составлен т. н. «Memorandum» (опубликован в «The New Russia» 12 октября 1920 г.), в котором перечислялись основания, необходимые для незамедлительной поддержки американской политической элитой белого Юга. В преамбуле документа отмечалось, что «вооруженная борьба против большевизма» является «единственным решением». «Мир с большевиками невозможен», так как «большевики не примут прямого и честного компромисса», который будет означать потерю ими власти. Снова подчеркивалась «мировая опасность» большевизма: «Даже временный триумф большевизма в России и признание большевистского правительства в качестве законной власти окажут значительную поддержку приверженцам военного коммунизма во всем мире, предоставят им материал для пропаганды своих идей и для укрепления своих рядов, что неизбежно приведет к большому числу вооруженных восстаний». Вывод Ростовцева был однозначен: «Возрождение России возможно только после того, как разрушенная власть большевиков будет заменена организованной силой», опирающейся на «моральную поддержку и соответствовать законным ожиданиям русских людей». Ростовцев выделял важнейшие принципы курса «правительства генерала Врангеля». Все они исходили из необходимости признания особого суверенного статуса белого Крыма. Военные действия были нужны не для «насильственной аннексии территорий», а для «защиты людей, которые не желают быть порабощенными большевистской тиранией». Те территории, которые оказывались «освобожденными от большевиков», основывались на принципах «демократического самоуправления, политической свободы и личной неприкосновенности, защиты частной собственности, прогрессивное трудовое законодательство, раздел крупного землевладения и распределение земли среди трудящегося населения на основе частной собственности, защита прав представителей различных национальностей и свобода вероисповеданий, никакой терпимости по отношению к борьбе одной части населения против другой». Государственное устройство основывалось на принципах «федерации», создания «политического организма, сложившегося на протяжении столетий политической эволюции и экономической необходимости». Подчеркивалась перспектива создания межгосударственных союзов против «всемирной опасности большевизма». Здесь наиболее перспективными партнерами признавались Польша и САСШ. Указывая на факт «воскрешения вооруженных сил из хаоса, которым сопровождался коллапс генерала Деникина», Ростовцев заявлял о «неистребимости антибольшевистских чувств в России», а также об «энергии и способности лидеров». Первоочередными мерами в этой ситуации академик признавал не только широкомасштабную поддержку вооружением и снаряжением, но и «оказание широкой гуманитарной помощи гражданскому населению в освобожденных районах», помощь беженцам из России и «поощрение предпринимателей, которые желали бы иметь экономические связи с Россией». Подобные заявления были призваны усилить «демократический» декорум власти в белом Крыму, содействовать признанию его суверенного статуса ведущими мировыми державами [403] .

403

Ростовцев М. И. Политические статьи. СПб., 2002, с. 126–131.

Отношение самого Врангеля к дипломатическим представителям нельзя было бы назвать достаточно последовательным. 25 января 1920 г. о прекращении своих обязанностей в должности заместителя министра иностранных дел заявил Третьяков (по причине распада Российского правительства). При этом сохранялись полномочия Сазонова как министра иностранных дел. Сам Сазонов фактически продолжал осуществлять функции главы дипломатического ведомства и после ликвидации Российского правительства и назначения Баратова на пост главы МИДа в Южнорусском правительстве. 19 февраля 1920 г. Сазонов циркулярно уведомил диппредставителей о том, что Верховная всероссийская власть преемственно перешла от Колчака к Деникину, но указания по своей работе они по-прежнему должны будут получать от него лично. Врангелем было принято решение о сокращении расходов на содержание Русской Политической Делегации и иностранные представительства. И лишь 27 мая 1920 г., после прибытия в Париж Струве, Сазонов и формально, и фактически сложил свои полномочия, объявив в качестве преемника дуайена российского дипкорпуса, российского посла в Италии М. Н. Гирса. Прощальная телеграмма (№ 709 от 27 мая 1920 г.) российского министра иностранных дел, отправленная в диппредставительства, гласила: «По просьбе генерала Деникина и адмирала Колчака я с начала 1919 года в качестве Министра Иностранных Дел объединял деятельность наших заграничных учреждений соответственно целям воссоздания Единой, Великой России, к которым мы единодушно стремились. После сложения с себя власти Деникиным считаю нужным со своей стороны сложить с себя обязанности, которые я нес за истекший год. Выражая всем чинам Ведомства Иностранных Дел сердечную благодарность за их сотрудничество… от души желаю моим сослуживцам еще принести посильную помощь России, в возрождение которой я непоколебимо верю».

Гирс смог добиться от Врангеля и Струве признания своих полномочий в качестве руководителя российскими представительствами в Зарубежье и, в частности, права контролировать кадровую политику – должностные назначения во всех посольствах и консульствах России в Зарубежье. Кроме того, по новому формальному определению, «старшим лицом, объединяющим и направляющим деятельность всех без исключения Уполномоченных и Главноуполномоченных Генерала Врангеля за границей, является старший дипломатический представитель, каковым в данное время состоит г. Гирс». Но в отличие от посольских и консульских назначений, Главноуполномоченные не назначались Гирсом и не подчинялись ему непосредственно, а только «согласовывали свои действия с общей программой, указываемой Гирсом, на основании инструкций, получаемых от Правительства Юга России». Главноуполномоченные назначались приказами Врангеля и координировали деятельность «всех агентов за границей по своей специальности». В Париже таковыми являлись: Главноуполномоченный по военным делам генерал-лейтенант Е. К. Миллер, Главноуполномоченный по финансовым и торгово-промышленным вопросам, бывший директор Особой канцелярии Министерства финансов К.Е. фон Замен. Последнему, в свою очередь, подчинялись Уполномоченный по делам торговли и промышленности, председатель Правления Союза Русских Судовладельцев А. С. Остроградский, Уполномоченный по снабжению полковник А. К. Беляев и Уполномоченный по техническим вопросам генерал-лейтенант Э. К. Гермониус. Остроградский, Беляев и Гермониус составили Комитет по снабжению, «в котором получали разрешение все вопросы снабжения, как военного, так и гражданского характера, в зависимости от наличия средств. Задачи военного снабжения указывались военным Главноуполномоченным; когда Военный Главноуполномоченный в Лондоне, то он (Замен) председательствовал в Комитете при обсуждении вопросов военного снабжения». Как отмечал в юбилейной статье (по поводу 50-летия службы) Гирса князь Г. Трубецкой: «Защита интересов национальной России перешла в руки бывших дипломатических ее представителей. Эту работу в первом периоде возглавлял… С. Д. Сазонов. Его ближайшим сотрудником был М. Н. Гирс, который потом заменил его. Это был естественный преемник и продолжатель работы С. Д. Сазонова, вполне единомысленный с ним, к тому же М.Н. был старший представитель старой русской дипломатии. На его долю выпала тяжелая задача… – представлять перед иностранными правительствами подлинную национальную Россию, захваченную насильниками» [404] .

404

ГА РФ. Ф. 5936. Оп.1. Д. 51. Л. 15–17; Г. Трубецкой. М. Н. Гирс // Россия и славянство, № 3, 15 декабря 1928 г.

Управление же иностранных сношений в Крыму фактически сосредоточилось на определении внешнеполитического курса врангелевского правительства и согласовании деятельности, передаче информации из Крыма в европейские представительства. При этом, по оценке Михайловского, «все важные политические акты, например ноты иностранным державам, если они составляются в Париже, должны быть предварительно просмотрены, а в иных случаях и подписаны обоими названными лицами (т. е. и Гирсом и Струве. – В.Ц.). Таким образом, Струве в административном отношении мог распоряжаться лишь севастопольским управлением иностранных дел, а оно было до смехотворного миниатюрно. Получался своеобразный кондоминиум Струве – Гирса и неслыханное доселе ограничение прав министра иностранных дел». Действительно, структура управления в Зарубежье оказалась в 1920 г. довольно сложной и требовала дальнейшей регламентации.