Белое небо. При необходимости уничтожить
Шрифт:
А Симанский тем временем переключился на Мартину.
– Не поведаете, что думает современная физика вот об этом? – потыкал он пальцем вверх, указывая на белеющее над кронами деревьев небо.
– Разное думает, – лаконично ответила Мартина.
– Жаль, очень жаль. – На лице биолога появилось деланое сожаление. – Я считал, наконец-то физики пришли к единой теории. А вы лично какой гипотезы придерживаетесь?
– Отвали.
Сказано это было грубо, совсем не по-женски.
Симанский остановился, поджидая профессора.
– А вы что скажете?
– Ой вей, Павел,
Через пару километров дорога почти исчезла. Бетон закончился, а старая грунтовка превратилась в заросшую просеку. Двигаться в густой траве стало тяжелее.
Как бы не пропустить поворот к метеостанции, подумал Гончар. Четыре месяца назад он был отмечен ржавым указателем, легко просматривающимся сквозь голые ветви деревьев, а сейчас, в августе, среди буйно разросшейся зелени указатель и вовсе мог остаться незамеченным. Но обошлось. Зато здание метеостанции они увидели далеко не сразу, пришлось поплутать среди ельника и кустов бузины, пока вышли к сероватому деревянному срубу с покатой крышей. Удивительно, но в окнах сохранились стекла, зато крыша в одном месте прогнила и обвалилась.
Гончар подошел к железной бочке, вросшей в землю у остатков крыльца, набрал в ладошку воды, поднес к лицу. Затхлый, земляной запах шибанул в ноздри. Пить такое нельзя, тут никакие обеззараживающие таблетки не справятся.
Внутри здания было сумрачно и прохладно – оконные стекла с налипшей грязью плохо пропускали свет. В большой комнате вдоль стены расположились стеллажи со старой рухлядью, у другой стены пристроился большой деревянный стол с парой неказистых табуретов. Спертый воздух и поднявшаяся с пола пыль говорили о том, что здесь давно никого не было. Кастрюля, в которой четыре месяца назад Гончар кипятил воду, стояла там же, где он ее оставил. Гончар бросил взгляд на засохшие багровые пятна на столе и отвернулся.
Вторая комната – жилая – сохранилась лучше. Топчан с заскорузлым матрасом, шкаф с отвалившейся створкой, раковина, электрическая плитка – такая же ненужная, как и лампа, свисающая с потолка. И темные пятна на полу. Четыре месяца назад они были ярко-алыми.
– Да, не «Хилтон», – присвистнул Симанский, пройдясь взглядом по облупившейся краске на стенах.
– Мы что, должны здесь остаться на ночь? – неприязненно заметила по-английски Мартина, оглядывая помещение. Очки она сняла и теперь вертела их в руках. – А это что? – Она поскребла ногтем столешницу. – Кровь?
Олег отвернулся, чтобы она не видела, как исказилось его лицо.
– Зато ночью здесь безопасно. Впрочем, как хотите, а я остаюсь, – справившись с собой, сказал он.
– Здесь грязно и сыро.
– Есть печка. А что касается грязи – наломайте веток и выметите сор.
Мартина недовольно скривилась.
– Если поторопимся, до темноты доберемся до турбазы, – возразила она.
Гончар расстелил на столе карту.
– Мы здесь, – ткнул он пальцем во второй квадрат, – а турбаза вон там, в седьмом. Расстояние больше пройденного. И никакого подобия дороги, наоборот, ландшафт сложный, неровный, так что время в пути нужно увеличивать раза в полтора. Плутать в темноте – то еще удовольствие.
– Если пойдем напрямую, через пятый квадрат, то успеем до ночи.
Опять этот чертов пятый квадрат!
– Будем придерживаться плана. Выйдем рано утром, а сейчас, пока не стемнело, можете заняться своими замерами, прибрать в доме или приготовить ужин.
Он отвернулся, показывая, что разговор окончен, и начал распаковывать рюкзак. Лазерсон, усевшись на топчан, стянул ботинки и с блаженным стоном шевелил пальцами. Мартина вышла, а Симанский принялся крутить ручки на древней радиостанции. «Она давно не работает», – хотел сказать Гончар, но не успел. Внезапно раздался треск помех, что-то захрипело, а потом мужской голос тихо, но внятно произнес: «Вызывает „Биотех-5“. Код шестьдесят шесть. Нужна срочная эвакуация».
Симанский побледнел и отдернул руку.
– Как?.. Что это?
– Одна из самых безобидных причуд Зоны, – хмыкнул Олег. – Иногда выключенная и неисправная радиостанция самопроизвольно включается и несет какой-то бред.
– Разный или всегда один и тот же?
Гончар с удивлением посмотрел на биолога.
– Ну… Бред, спрашиваю, всегда один и тот же или разный?
– А это имеет какое-то значение?
Симанский не ответил. Он вновь склонился к передатчику, задумчиво крутил ручки, морщился каким-то своим мыслям, кусал губы, но рация молчала.
Гончар понаблюдал за ним немного и, мысленно пожав плечами, вышел на воздух. По пути сорвал сосновую ветку с парой раскрывшихся коричневых шишек и направился к поляне, где когда-то стояла метеорологическая будка. Теперь от приборов остались лишь ржавые обломки, более-менее целым сохранился лишь древний термометр, предсказывающий будущее, – еще один артефакт Зоны. Если задать вопрос, единственный, самый важный, то он ответит «да» или «нет». «Да» – температура поднимется выше нуля, «нет» – прибор покажет заморозки. Но ответит он только один раз.
Олег пока ничего не спрашивал. Единственный вопрос, который его волновал каждый раз, когда он бывал в Зоне, – вернется ли он домой живым? – задавать не решался. Потому что не знал, что будет делать, если получит ответ «нет». А больше и спрашивать не о чем. Даже когда умирал Стефан, о чем было спрашивать? Сумеет ли он спасти друга? Он и сам понимал, что не сумеет. Чем могла помочь простая аптечка, когда на Стефане живого места не было? Даже кровотечение остановить не получилось. Тут нужны операционная, хирурги, аппаратура, но все эти блага цивилизации находились далеко. Слишком далеко.
Оставив приборы в стороне, Гончар направился к невысокому холмику с самодельным крестом из стволов молодых березок. Положил на могилу сосновую ветку, вздохнул: «Ну здравствуй, вот и свиделись». Именно поэтому и не хотелось идти в Зону сейчас – слишком свежо воспоминание, – но начальство уломало: «Кто, если не ты? Кто справится лучше тебя? Надо, Олег, надо». Вот и весь разговор.
Возражать начальству, тем более когда оно право, Гончар не привык. Надо – значит, надо. Тогда он только кивнул, получив приказ, но добавил про себя: «Я не убийца».