Белое Рождество. Книга 1
Шрифт:
– Ты всегда свободна по понедельникам? – При виде Габриэль, которая бросила взгляд на ручные часы, лежавшие на прикроватной тумбочке, и нехотя выбралась из постели, в голосе Гэвина зазвучали нотки испуга.
Габриэль кивнула, отлично понимая, какое направление приняли его мысли. Прежде чем Гэвин успел предложить встречаться по понедельникам в гостиничных номерах, она протянула руку к полоске черных кружев, которые служили ей лифчиком, и извиняющимся тоном сказала:
– Я не смогу каждый понедельник уходить на ночь из дома, cheri. Мои родители будут беспокоиться.
В первое мгновение Гэвин решил, что Габриэль его поддразнивает, но тут же со смешанным ощущением изумления и недоверия понял, что она говорит чистую правду.
– Ведь ты певичка из ночного клуба! – воскликнул он и засмеялся, хотя и был разочарован.
Габриэль рассмеялась вместе с ним.
– Да, но у этой певички невероятно заботливые mamanи papa, – ответила она, застегивая лифчик и протягивая руку к трусикам.
Гэвин с восхищенным удивлением смотрел на нее, поражаясь тому, как благополучно уживаются в ее жизнерадостном прямодушном характере порок и добродетель.
– В таком случае мы станем приезжать сюда по утрам в понедельник и проводить весь день в постели, – сказал он, разрешая затруднение с обезоруживающей простотой. – А по вечерам, после неспешного ужина в ресторане, послушная дочь будет без опоздания возвращаться к своим mamanи papa.
– Хорошо, – отозвалась Габриэль, надевая юбку и бросая на Гэвина короткий взгляд. – Однако в следующий понедельник нам придется отказаться от ужина в ресторане.
– Почему? – На лице Гэвина отразилось отчаяние. Он не желал терять ни минуты из того времени, что они могли провести наедине.
Габриэль натянула свитер поверх пышной высокой груди.
– Потому что мы будем ужинать enfamille, любовь моя, – отозвалась она, четко и ясно произнося слова. – Мы разделим трапезу с моими родителями. Tu comprends? [7]
– Jecomprends, – ответил Гэвин с широкой улыбкой и ужасным акцентом. Хотя Габриэль и не сказала этого, он понимал, что своим приглашением девушка оказывает ему честь, которой удостаивались немногие ее приятели – если вообще удостаивались.
7
Ты понимаешь! (фр.)
Гэвин не ошибся. До сих пор ни один ее приятель не появлялся за обеденным столом Меркадоров, и когда Габриэль сказала, что пригласила Гэвина поужинать с семьей в следующий понедельник, мать изумленно посмотрела на нее широко распахнутыми глазами.
– Кто он, этот... этот Гэвин? – с опаской спросила она. – Какой-нибудь новый художник, которому ты позируешь? – Мать умолкла в смятении. – Или, может, ты познакомилась с этим... джентльменом в клубе?
– Строго говоря, все было именно так, – откровенно призналась Габриэль. – Но он ни капли не похож на пьянчужку-завсегдатая. Он австралиец, – добавила девушка, словно национальность Гэвина могла все объяснить.
Мать обессиленно опустилась в кресло. Она была готова встретить кого угодно – обнищавшего художника, женатого дельца, стареющего любителя ночной жизни, но по крайней мере француза. Австралия представлялась госпоже Мерка-дор настолько далекой страной, что она едва верила в ее существование.
– Он понравится тебе, мама, – уверенно сказала Габриэль. – Гэвин – сама невинность и простота.
– Таких людей не бывает, – только и промолвила мать, окончательно растерявшись.
Когда Гэвин вошел в маленькую квартиру на верхнем этаже, отец Габриэль воззрился на него с явным сомнением. Он еще ни разу не имел дела с австралийцами, да и желания такого у него не было. Австралийцы представлялись ему еще большими чужаками, чем американцы, а это кое-что да значит.
– Bonsoir, – натянуто произнес он, даже не подумав заговорить на английском, которым владел весьма сносно.
– Хочешь что-нибудь выпить? – по-английски спросила Габриэль, приходя Гэвину на помощь. – Может быть, кир [9] ?
– С удовольствием, – неискренне отозвался Гэвин, которому больше всего хотелось подкрепиться пивом. Прекрасно зная, что он ни за что не стал бы по собственной воле пить кир, Габриэль лукаво усмехнулась и отправилась на кухню, предоставив Гэвина его судьбе.
9
Кир – коктейль из белого вина (чаще всего шампанского) и сока черной смородины.
– Etes-vous a Paris longtemps?– спросила мать девушки. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы проявлять свои истинные чувства по отношению к чужеземцу.
– Deuxои troismols, – отважно произнес Гэвин, подумав, что уж если ему суждено испытание французским языком, то чем быстрее он вступит в игру, тем лучше.
Его акцент заставил обоих Меркадоров поморщиться.
– Вероятно... – заговорил отец Габриэль, как только к нему вернулся дар речи, – вероятно, нам лучше вести беседу по-английски.
– Буду рад, – с обезоруживающим облегчением отозвался Гэвин. – Французский – великолепный язык, но уж очень трудный.
Уголки губ Вань Меркадор тронула чуть заметная улыбка. Габриэль оказалась права. Было нечто невинное и очаровательно-трогательное в открытом лице юноши, которого она привела в дом.
– Габриэль сказала мне, что вы журналист, – запинаясь, заговорила Вань на английском, который был не многим лучше его французского, – и что вы хотите отправиться во Вьетнам.
Заметив крохотную складку, появившуюся на лбу отца Габриэль, Гэвин понял: глава семьи предпочел бы беседовать о чем-нибудь другом.
Тем не менее почти весь вечер разговор шел о Вьетнаме.
– Не собирается ли ваша страна вслед за американцами вмешаться во вьетнамские события? – спросил Этьен, когда Габриэль унесла на кухню суповые тарелки, а Вань водрузила на середину стола огромную миску дымящегося кассероля из говядины с грибами и домашней лапшой.
– Юго-Восточная Азия для нас – что соседская деревня, – ответил Гэвин, а Габриэль, уловив озадаченный взгляд отца, пояснила: