Белое солнце пустыни. Полная версия

Ибрагимбеков Рустам Ибрагимович

– В Педжент.

– Ясно… – И именно потому, что ничего ясного не было, Сухов вновь поинтересовался: – А горело что?

– Мой дом, – вздрогнул от гнева незнакомец. Предположения Сухова оправдались, и он посмотрел туда, откуда тянуло гарью.

– А в Педжент зачем?

– Нужно… Джевдет туда поехал…

Это имя было Сухову знакомо.

– Я знаю Джевдета – сказал он, – Плохой человек…

– До колодца Пять чинар я с тобой дойду, а дальше – извини… домой иду. – Сухов, подумав, снял с ремня свой тяжелый нож, поглядел на него, как

бы любуясь на прощание, и воткнул вместе с ножнами в песок перед Саидом. – Это тебе – без оружия нельзя… Саид взглядом поблагодарил его.

– Я не забуду…

Сдержанно прозвучавшая благодарность человека Востока выражала многое – Сухов это знал.

Саид взял нож, наполовину вынул лезвие из ножен, оценивая синевато блеснувшую сталь, и остался доволен.

– Оружие должно быть надежным, – улыбнулся Сухов.

…Через несколько часов они брели по пескам вдвоем, преодолевая бархан за барханом. Солнце клонилось к закату, отбрасывая тени, ломающиеся на гребнях причудливыми зигзагами. Рыжее небо застыло над ними, и перелетная стая проплыла высоко в небе, похожая на разорванные четки.

Часы перед тем как начнет спадать зной были самыми тяжкими. Но сегодня они показались особенно жаркими. Тело изнывало от желания броситься во что-нибудь холодное, например, в ледяной ручей, а всего бы лучше сейчас искупаться в Волге!.. Сухов представил себе прохладные струи родной реки… и тихий стон вожделения сорвался с его губ.

Саид повернул к нему голову.

А Сухов все вспоминал свою Волгу – и летнюю, и зимнюю, и весеннюю… Он опять увидел ледоход и как дядька Савелий, не перепрыгнув через разводье, рухнул в воду, в ледяное крошево, и скрылся навсегда…

Сухов отогнал это горькое воспоминание и, повернувшись к Саиду, спросил:

– Ты знаешь, что такое ледоход?

– Нет, – качнул головой Саид.

– А лед ты видел?

– Что это такое?

– Да, – с сожалением согласился Сухов. – Не можешь ты знать, что это такое. Где тут его увидишь…

Красноармейский отряд, всего в сорок сабель – так он поредел в последних боях, – промчался через пустыню, оставляя за собой полосы взрытого копытами песка. Теперь в отряде было пятнадцать русских, остальные – туркмены, киргизы, узбеки; шесть ручных пулеметов, двадцать карабинов, семь винтовок, револьверы же были у всех. Шел отряд без отдыха, лошади и люди были измотаны до предела. А спешил командир отряда Рахимов потому, что хотел засветло дойти до Черной крепости, где, как сообщали лазутчики, расположился Абдулла, один из приближенных правителя Самарканда и Бухары, бегущий к границе с большими ценностями.

За отрядом по пустыне далеко тянулся шлейф смешанного запаха – лошадиного пота, человеческих немытых тел, седельной кожи, ружейного масла.

Сухов почувствовал этот запах проскакавшего недавно отряда, кинул взгляд на Саида. Ноздри у того подрагивали, как у гончего пса, глаза были полузакрыты, но чутье следопыта работало четко – Сухов знал, что сейчас последуют пояснения.

– Отряд прошел, – сказал Саид; как все азиаты, он следовал рядом с Суховым, чуть отставая, дабы не подставлять спину.

Тот кивнул соглашаясь.

– Много русских, – продолжал Саид.

– Как ты определил?

– От русских по-другому пахнет… и наши стараются пускать коней след в след.

– Это точно, – согласился Сухов. – Чтоб нельзя было пересчитать…

Абдулла спал в объятиях любимой жены, Сашеньки. За пологом поодаль спали девять других женщин его гарема. В полумраке подземелья, скрытого развалинами крепости, можно было различить только силуэты спящих, кувшины с напитками и круглые подушки-мутаки, разбросанные по ковру.

Открыв глаза, Абдулла не сразу вспомнил, где он находится, и невесело улыбнулся. Ему не нравилось, что он обрек на лишения и опасности полюбившую его русскую женщину, она достойна была совсем другой доли – счастливой и безмятежной.

Откинувшись на спину, Абдулла уставился неподвижным взором в потолок подземелья. Думая о своей жизни, он пытался понять – чем провинился перед Аллахом?

Когда Абдулле исполнилось восемнадцать лет, отец его, Исфандияр, привел юношу к правителю Бухары и Самарканда всемогущему Алимхану.

Их провели через анфиладу высоких, блистающих роскошью зал, в отделке которых прихотливо сочетались два стиля – восточный и европейский, что, по-видимому, характеризовало вкус и устремления самого «светлейшего».

Исфандияр от всего этого великолепия немного оробел в душе, но перед сыном вида не показывал. Шел смело.

Переступив порог огромного кабинета, застыл в нижайшем поклоне, приложив руку ко лбу и сердцу.

Алимхан, поднявшись из-за письменного стола, подошел к Исфандияру и дружески похлопал по плечу, что явно польстило старику.

– Рад видеть тебя, Исфандияр!.. Как поживаешь? – осведомился Алимхан, усаживая старика в кресло; сам сел напротив, взял со стола золотой портсигар, достал папироску и, чиркнув кремнем, запалил ее от золотой зажигалки.

Исфандияр прищурил глаз на огонек заморской диковинки.

– Тебя часто вспоминаю, – расплылся он в улыбке.

– И я тебя помню. С чем пожаловал?

– Сын у меня вырос, – сказал Исфандияр, кивнув на дверь. – Грамотный… Из медресе сбежал – сказал, что будет только воином…

– И впрямь грамотный, – усмехнулся Алимхан.

– Как я служил твоему отцу, хочу, чтобы и сын мой послужил тебе верой и…

– Пусть войдет, – вновь прервал старика Алимхан, взглянув на часы, сработанные из слоновой кости, инкрустированной драгоценными камнями.

Исфандияр, поднявшись, поспешил к двери. Распахнул ее, позвал:

– Абдулла, войди!..

Вошел высокий смуглый красавец и также низко поклонился.

– Подойди, – позволил Алимхан, с удовольствием оценив внешние данные юноши.