Шрифт:
Глава 1
Голос из динамика вещал:
— Каждая семья, независимо от количества членов, вносит тысячу долларов. Вас привозят в Африку, дают пять акров плодородной земли, а также плуг и семена — и все, подчеркиваю, бесплатно. Правда, придется заплатить за коров, кур и свиней, но очень и очень немного. Никто не собирается на вас нажимать.
Перед длинным столом, за которым сидел говоривший, колыхалось море черных лиц — восторженных, мечтательных, серьезных.
— Какая красота! — воскликнула крупная негритянка, с глазами, сверкавшими,
Ее высокий худой муж покачал головой и благоговейно произнес:
— Через четыре столетия, подумать только!
— Тридцать лет готовила на этих белых. Неужели это правда?! — выкрикнула маленькая сгорбленная старушка.
Лощеный оратор с честным серьезным лицом услышал ее слова и не замедлил отозваться:
— Конечно, правда! Подходите, записывайтесь и вносите тысячу долларов. И получите билет на первый же пароход!
Вперед протиснулся старик с седой шевелюрой и ворчливо проскрипел:
— Долго же нам пришлось ждать.
Две юные хорошенькие негритянки взяли бланки, ослепительно улыбаясь.
— Ты только вспомни, сколько времени понадобилось евреям, чтобы уйти из Египта, — сказала одна.
— Жернова Господни мелют медленно, но верно, — откликнулась вторая.
Это был великий вечер для собравшихся здесь цветных гарлемцев. После долгих месяцев гневных проповедей, бичевавших жестокость и лицемерие белых и превозносивших до небес обетованную африканскую землю, молодой священник, преподобный Дик О'Мэлли, наконец приступил от слов к делу. Он зафрахтовал три парохода и теперь записывал желающих отправиться на них к родным африканским берегам.
Собрание проводилось в том уголке гарлемской Долины, возле железной дороги, где недавно были снесены трущобы, чтобы на их месте воздвигнуть новый жилой квартал. Около тысячи человек собралось на пустыре среди обломков железобетона, камней, куч хлама, среди собачьего помета и битого стекла, тряпья и кустиков полыни.
В темном летнем небе полыхали зарницы, предвещая грозу. Воздух был пропитан пылью, потом, выхлопными газами автомобилей. Сильно воняло от окружающих трущоб, перенаселенных по случаю сноса зданий, призванного разрешить жилищную проблему. Но ничто не могло омрачить праздника собравшихся. Их окрыляла надежда, их распирала вера в счастливое будущее.
Все было четко организовано. Стол оратора был задрапирован полотнищем с надписью: «НАЗАД В АФРИКУ — ПОСЛЕДНИЙ ШАНС!» За ним, возле плакатов с изображением кораблей, стоял бронированный фургон. Его задние дверцы были распахнуты, и у них несли караул двое темнокожих в форме цвета хаки и вооруженных револьверами на портупее. На другом конце площадки стоял грузовичок с громкоговорителями на крыше. Молодые люди в джинсах в обтяжку и теннисках бродили с неулыбчиво-значительным видом, готовые вышвырнуть любого, кто посмеет нарушить порядок.
Впрочем, для многих, уверовавших в преподобного О'Мэлли, это был еще и пикник. То здесь, то там мелькали бутылки с пивом, вином и виски, и кто-то, не утерпев, пускался в пляс. Черные лица озарялись белозубыми улыбками. Глаза говорили, тела обещали, души предвкушали — что именно, не знал никто.
В центре площадки была выкопана яма, в которой тлели поленья, накрытые железной решеткой. На этом гриле медленно поджаривались длинные ряды свиных ребрышек. Жир шипел, падая на угли, поднимая ввысь едкий пахучий дым. Время от времени четверо работников длинными железными крюками переворачивали свинину. Шеф-повар в белом колпаке и белом халате поливал ребрышки горячим соусом из черпака на длинной ручке. Две женщины в белом, похожие на медсестер, сидели за кухонным столом, накладывая на бумажные тарелки свинину, и, добавляя хлеб и картофельный салат, продавали по доллару порция.
Аппетитный дразнящий аромат свинины заглушал все трущобные миазмы. Мужчины в рубашках с короткими рукавами, женщины в легких платьях и полуголые дети добродушно толкались, поглощали пряное угощение и швыряли объедки на землю.
Заглушая гул транзисторов, раскаты смеха, отдельные выкрики, в динамиках гремел голос преподобного О'Мэлли:
— Африка — наша родина, и мы туда возвращаемся. Хватит нам собирать хлопок для белых, хватит нам питаться салом с кукурузными лепешками…
— Верно, верно…
— Полюбуйтесь вот на это, — продолжал О'Мэлли, указуя на деревянный щит на проволочном ограждении. Там сообщалось, что через два с половиной года на этом месте воздвигнут жилой комплекс, и указывались цены квартир, которые были не по карману никому из собравшихся. — Вам придется ждать два года, прежде чем вы поселитесь в этих клетушках, если, конечно, сумеете скопить денег, а потом вносить высокую квартплату. К тому времени те, кто переедет в Африку, будут снимать уже второй урожай. Там вы будете жить в своих собственных домах и разводить огонь только для того, чтобы приготовить пищу, а не согреться в стужу. Там не будет стужи, там всегда будет солнце. Там у нас будет свое, черное, правительство, свои лидеры…
— Здорово! Отлично!
Доллары лились рекой. Люди с сияющими глазами делали ставки на надежду. По очереди они подходили к столу, вносили по тысяче и расписывались в ведомостях. Охранники забирали деньги и складывали их в открытый сейф в броневичке.
— Сколько? — шепотом осведомился О'Мэлли у секретарши.
— Восемьдесят семь, — также шепотом отозвалась та.
— Сегодня — последний шанс, — снова загрохотал в динамиках голос О'Мэлли. — На следующей неделе я еду в другие города, чтобы дать возможность всем нашим черным собратьям вернуться в родные края. Господь сказал, что кроткие унаследуют землю. Мы слишком долго были кроткими, теперь пора нам получить причитающееся наследство.
— Аминь, преподобный О'Мэлли. Аминь!
Печальные пуэрториканцы из соседнего испанского Гарлема, а также алчущие бедняки из черного Гарлема, у которых не нашлось тысячи долларов, собрались за высоким проволочным ограждением. Вдыхая дразнящий запах жаркого, они мечтали о том дне, когда и они смогут победоносно вернуться в родные края.
— Кто это говорит? — спросил один из них.
— Это коммунист-христианин, проповедник, который поведет наших назад в Африку.