Белокурая бестия
Шрифт:
Это был день его сплошных триумфов: все золотые медали по бегу на четвереньках и все золотые медали по мясоборью, то есть скоростному поеданию сырого мяса. Абсолютный чемпион мира по двум новейшим и труднейшим видам национального спорта! Хорстль был приятно взволнован. Он хлопал по плечу осаждавших его поздравителей, одарял окружающих ослепительными улыбками.
Чтобы подготовить поле к соревнованиям по КВТ, намечался перерыв. Но штаб соревнований обратился к зрителям с просьбой не расходиться. Хозяева поля — «Федеральные волчата» приготовили сюрприз. Сейчас будет впервые показан широкой публике новый вид игры, разработанной спортивной коллегией «Федеральных волчат».
Оркестр
Прозвучала команда: «На старт!».
Виввергеймовцы опустились на четвереньки и замерли в напряженной готовности.
И вдруг откуда ни возьмись на поле оказалась словно сошедшая со старинных карикатур пожилая толстуха, краснолицая, в старомодной соломенной шляпке, еле державшейся на ее жидкой огненно-рыжей прическе, в ярко-оранжевых чулках на тумбоподобных ногах, торчавших из-под множества юбок, как чудовищно толстые морковки. В довершение всего она была в мужских ботинках с ушками.
В руках у нее была древняя плетенная из ивовых прутьев корзина-чемодан с висячим замочком.
За толстухой побежали два шуцмана, чтобы убрать ее с поля. Испуганная их свистками, она стала с воплями и визгом метаться по обширному полю под хохот и свист зрителей. Пробегая неподалеку от застывших в положении «На старт!» виввергеймовцев, она обернулась, бросила на них кокетливый взгляд, споткнулась и грохнулась наземь. Под грохот и визг стадиона ее бесчисленные юбки задрались ей на голову, обнаружив обтянутый длинными панталонами зад. А корзинка отлетела в сторону, раскрылась, и из нее выбежали два десятка трехмесячных цыплят.
И вот тут только и лопнул стартовый выстрел, и виввергеймовцы стартовали… Они… кинулись в погоню за цыплятами.
Нет ничего забавней, чем наблюдать, как человек гоняется за юрким и быстроногим цыпленком. Его трудно поймать, даже имея свободные руки. Насколько же труднее было поймать его зубами, преследуя на четвереньках!
Стадион помирал от смеха. Некоторые дамы уже дошли до истерики.
Но вот стадион загремел аплодисментами: пойман первый цыпленок! И, конечно, поймал его не кто иной, как абсолютный чемпион соревнований барон Хорстль фон Виввер! Он прижал правой рукой к земле конвульсировавшего цыпленка, у которого кровь хлестала из перекушенной шеи, победоносно оглядываясь по сторонам, с удовольствием выслушал рукоплескания, затем опустился на коленки и локти и стал рвать зубами еще трепещущее тело своей жертвы, рвать и пожирать вместе с перьями и внутренностями.
Теперь уже многие на трибунах падали в истерику от ужаса и отвращения, десятки и сотни людей возмущенно покинули трибуны, но тысячи молодых зрителей ревели от восторга, топали ногами, кричали «Браво!», и, пока он уплетал цыпленка, они успели исполнить песню о Хорстле фон Виввере и давно уже публично не исполнявшуюся песню «Сегодня в наших руках Германия, а завтра в них будет весь мир».
Хорстль успел сожрать без остатка несчастного цыпленка, а все остальные были еще живы и невредимы. Они ускользали из рук (точнее, изо ртов) гонявшихся за ними виввергеймовцев. Над беднягами смеялись, улюлюкали, советовали сходить в ресторан и заказать себе куриный шницель или сбегать на рынок, в птичьи ряды.
Тогда распаленный аплодисментами и болевший за честь своей команды Хорстль фон Виввер показал высокий класс товарищества: он стал гоняться за другим цыпленком.
Его движения в отличие от движений его сотоварищей были точны, стремительны, целесообразны. Вскоре он уже чуть не был у цели: его челюсти щелкнули в нескольких сантиметрах от шеи очумевшего от ужаса цыпленка, и тогда тот из последних сил вспорхнул, перелетел через барьер и побежал вверх по третьему проходу Восточной трибуны.
У самого края прохода, в шестнадцатом ряду, сидела пожилая, весьма скромно одетая женщина и девушка чуть старше двадцати, белокурая, с добрым, решительным и умным лицом.
Они с отвращением и горечью смотрели на перелезавшего через барьер Хорстля фон Виввера, на его азартные глаза, дико блестевшие на измазанном свежей кровью, загорелом и красивом лице.
— Боже, они его снова сделали волком! — сказала девушка, уткнувшись в плечо своей соседки. — До чего они его довели!..
— Ничего, Бетти, ничего, — тихо успокаивала ее пожилая женщина. — Есть в Германии и другая, совсем другая молодежь!.. Да и с Хорстлем мы еще постараемся повидаться… Если он нас узнает, он еще не погиб… Мы за него еще повоюем!..
Тем временем цыпленок увернулся от Хорстля и сейчас мчался вниз по проходу. Вот он метнулся в сторону и притаился, судорожно разевая свой клювик в спасительном полумраке между ног зрителей в пятнадцатом ряду.
Сейчас внимание всего стадиона было обращено на третий проход Восточной трибуны. Тысячи биноклей, телеобъективы фото- и киноаппаратов и телевизионных камер следили за тем, как в узком ущелье прохода то показывалась, то снова исчезала широкая спина скачущего на четвереньках барона Хорстля фон Виввера.
А с ним тем временем приключилась небольшая авария, трудно бежать на четвереньках вниз по круто спускающейся бетонной дорожке. Когда цыпленок неожиданно свернул в пятнадцатый ряд, Хорстль пытался затормозить, но не удержался, поскользнулся и грохнулся лбом о пыльный бетон.
Пожилая женщина из шестнадцатого ряда испуганно вскрикнула:
— Хорстль!.. Бедняжка ты мой!..
Хорстль фон Виввер медленно приподнялся на четвереньки. Теперь уже и лоб у него был в крови, не цыплячьей, а собственной. Он повернул голову в сторону вскрикнувшей женщины, которая крепко обняла молодую спутницу и прижала ее лицом к своей груди, чтобы та не видела ужасное лицо Федерального Волка. А Федеральный Волк вдруг глубоко втянул в свои широкие ноздри воздух, сделал несколько неуверенных шагов, приблизился вплотную к фрау Бах (потому что это, как читатель уже, конечно, догадался, была наша старая знакомая) и стал медленно обнюхивать ее и Бетти. Его лицо стало задумчивым и кротким, на лбу возникли напряженные морщинки. Он словно пытался вспомнить что-то очень далекое и важное, ускользавшее от него, как этот проклятый цыпленок. А фрау Бах смотрела на него с тоской и ужасом. И все это торопливо снимал возникший неведомо откуда кинооператор, и фрау Бах, заметив кинооператора, поспешно закрыла лицо руками, в чем трудно было усмотреть что-нибудь подозрительное, потому что Хорст фон Виввер являл собой в тот момент зрелище не для слабонервных.
Глаза у Хорстля фон Виввера становились тем временем все более и более задумчивыми, и он, быть может, вспомнил бы в конце концов и детский дом «Генрих Гейне», и фрау Бах, и сидевшую рядом с нею старинную свою подружку Бетти, но в это время услужливые зрители, которые по-другому, но тоже вполне искренне сочувствовали барону Хорстлю фон Вивверу, соединенными усилиями вытолкали цыпленка на дорожку. Несчастный куренок кинулся прямо вниз по проходу, снова перелетел барьер и, устало размахивая крылышками, заметался по полю.