Беломорско-Балтийский канал имени Сталина

Сборник

— Не так написано…

Но даже этот скептицизм был своеобразным оттенком строительной гордости. И стоит отметить еще то чувство справедливого раздражения, которое испытывали каналоармейцы, когда в эти дни сюда попадал чужой человек. Первое: приезжий не видел того, что здесь было. Мог ли он как следует представить себе те чудеса, что натворили строители? Второе: он еще не видел канала в движении. Приезжие были похожи на гостей, пришедших раньше времени: хотя ужин уже готов, но не постлана скатерть и не расставлены горшки с цветами.

Удивительно заботливо каналоармейцы убирали канал. Знает ли этот коренастый каналоармеец в серо-зеленой телогрейке,

что окном в Европу у нас называли Петербург и что автором этой фразы является граф Альгаротти? Нет, не знает. Но ему явно нравятся слова, которые он выкладывает дерном на берегу канала: «Окно в мир». Огромные саженные буквы видны далеко.

Итак, прорублено окно в мир. Флаг судоходства поднят над Карелией. Вода наполнила бьефы. Вода пущена в первые семь шлюзов. «Чекист» миновал первый маяк, вступил в канал, и перед ним открылись тысячепудовые ворота первого шлюза.

За «Чекистом» пошел караван. Землечерпалка, протянув в небо длинный, железный хобот, отправлялась углублять фарватер. За ней плыло несколько барж.

На борту парохода стоит главный инженер Хрусталев. Впечатления привычно складываются в его уме фразами технического отчета.

«Стены тех конструкций, которые у нас применены, — ряжевые, вдвое выше обычных… Шлюзы стоят на мягких грунтах…»

Рядом с Хрусталевым взволнованный и сосредоточенный режиссер повенецкой агитбригады. Он сочиняет стихи. Стихи должны быть готовы к вечеру. Начало уже есть:

Сегодня   в ночь     на 28-е «Чекист»   разрежет первую страницу   Белморстроя.

Пущена вода. Пароход всходил, как на дрожжах. На глазах у всего южного лагеря пароход поднимался.

От пены стало светло в шлюзе.

— Волнения в камере шлюза не замечается, — продолжает мысленно отчитываться Хрусталев. — Напряжение на тросах меньше, чем предполагалось по расчету.

Поэт стоит, ища слов, подбирая стихи:

Вот и пароход   подошел к причалу, и за ним   тенью ворот     закрылся       первый вход Беломорско-онежского канала. Вокруг —   просмоленное театральное зало,    ряжевые стены     стоят     крепко,     ровно,     лакированно… Цилиндры стали на удар Водонапорной массы, И вот уже летит вода С «Чекистом» подниматься.

— Цилиндрические деревянные затворы, — формулирует про себя Хрусталев, — работают отлично.

Уже кончилось шлюзование в первом шлюзе, пароход вступил во вторую ступень Повенчанской лестницы.

Пароход

подымается.

Хрусталев внимательно смотрит на ряжевые стены камер.

Поразительно, до чего все закрылось. Этот старый деляга Будасси показал, что, несмотря на свою жестокую кубатурность, при которой легко проглядеть качество, он был чуток более всех во врубках и понимал, где могли быть шероховатости. Еще раньше чем бьио дано распоряжение законопатить, он сам все проделал.

Все хорошо, но в верхней камере плавает маленькая дощечка. В наших водопроводных галлереях и затворах гидравлические колебательные явления оказались на деле большими по масштабам, чем показали исследования в ЦАГИ. Вода — непонятная вещь. Динамика воды сложна. Статистические упрощенные методы не дают еще той картины явлений, которая получается в натуре. Получаются вибрации и вихри, которые мы изучали только на модели…

— Константин Андреевич, — позвал Вержбицкого Хрусталев.

Вержбицкий подошел. Хрусталев показал ему на дощечку.

— Исправим, — ответил тот.

Ворота действовали великолепно. Каналоармейцы с увлечением крутили ручки механизмов. Военизированная охрана из специальных войск ничего не могла сделать с толпами прибежавших каналоармейцев.

— Не жмись на край, не мешай! — ворчала охрана.

Когда прошли дальше по каналу, Хрусталев покосился на деревянное водосбросное сооружение. Сооружение это его постоянно тревожило. А вдруг где-нибудь просачивается вода?

Самым тяжелым шлюзом был третий. Он стоял на плывуне. Тут долго мудрили и тяжело мучились. Это единственное место на всем канале, где применили цельную голову, похожую на опрокинутую букву П. То была конструкция чрезвычайной тяжести. В нее заложили массу рельсов, очень тяжелые соединения. Хотя расчет совершенно успокаивал Хрусталева, но ему всегда хотелось посмотреть — нет ли где-нибудь трещин. Он знал. что их не может быть, а все-таки искал, жадно всматриваясь в сооружение.

Вода придет, как на праздник

Нижняя камера была выстроена по эстакадному типу. Во всех случаях строили цельные ряжи высотой в десять — двенадцать метров. Известно, что ряж — это конструкция из отдельных деревянных колодцев разнообразной высоты, сдвинутых вместе в своеобразные соты. Для Карелии, богатой лесом, такая конструкция вполне целесообразна. Здесь, на плывуне, применить ее полностью нельзя было: тяжела. Поэтому только нижняя часть была сделана как ряж. На ряже была построена деревянная ферма, обшитая со стороны камеры шлюза досками. Все это возбуждало сомнение. Расчет — расчетом, а что будет с судами?

Однако суда причалили, и никакой дрожи не было.

Когда борт парохода сравнялся с эстакадой набережной, инженер Будасси — человек с оливковым лицом, предельно возбужденный, не то с заплаканными, не то с сияющими глазами — спрыгнул на палубу.

— Все это рассчитано, — неожиданно обратился Хрусталев к Будасси, — но я всегда немного не верю расчетам. Если где-нибудь есть малейший промах или недосмотр с конопаткой, с соединением ребер досок, — можно ждать фильтрации.

К четвертому шлюзу, похожему в нижней своей части на третий, Хрусталев подъезжал с некоторой, как выразился он, отвагой. Ведь на третьем шлюзе осмотр прошел гладко, а там условия куда тяжелее.