Белорусский набат
Шрифт:
Затриманный не стал смотреть, что там на снимке. Он знал это и без того. Помнил.
Ноябрь две тысячи четырнадцатого. Уже понятно, что имеющимися силами сепаров из Донбасса не выбить. Понятно и то, что Запад не окажет никакой реальной помощи, не даст военную технику. Да и что он мог дать? После крушения ОВД прошло более двадцати лет, большая часть старой техники давно либо порезана на металлолом, либо продана на Ближний Восток и в Африку по дешевке. У них самих в первой линии потеряно пятьдесят процентов танков, семьдесят процентов легкой техники – БТР и БМП. На бумаге: на балансе Министерства обороны огромные запасы военной техники – одних танков на консервации больше тысячи. По факту же: это огромные кладбища ржавого железа – со стоящих под открытым
И такие могли быть у каждого русского солдата!
Еще в одном добровольческом батальоне ему показали «КамАЗ», тоже отжатый у сепаров… дизель триста шестьдесят сил, скрыто бронированная от 5,45 кабина, легкосъемная защита внутри кузова… на трассе этот «КамАЗ» даже с загрузкой легко поддерживал одну скорость с легковушками. И такие «КамАЗы» могли прийти из России десятками… сотнями, сколько надо будет, столько и придет. Он навсегда запомнил это острое чувство беспомощности… как перед надвигающейся снежной лавиной.
Оказалось… не того боялись.
– Что замолчали? Не помните.
– Помню.
Он решил играть от легенды. В конце концов, у русского тоже было прикрытие.
– Я встречался с представителем Росвооружения.
– Чего?
– Росвооружения.
Видимо, следователь не сразу осознал столь сложное слово.
– А зачем?
– Чтобы достичь договоренности о поставках.
– Поставках чего?
– Запчастей для военной техники.
В конце концов, это было правдой хотя бы отчасти. И в самом деле, лучшим выходом было обратиться непосредственно к России… она до сих пор имела на складах нужные запчасти, а «Муромтепловоз» производил ремонтные и модернизационные комплекты для старой советской бронетехники. По определенным причинам – русские не могли отказать в поставках.
Следователь достал блокнот, что-то написал в нем.
– Как звали москаля?
– Федорин Евгений Иванович.
– Звание?
– Он был гражданский.
– Это он так сказал?
– Да.
– Россия воевала с нами. Почему вы думали, что она поставит нам запчасти?
– Потому что она критически зависела от наших вертолетных двигателей. Без них они вынуждены были бы остановить производство вертолетов на два года. Мы хотели обменять поставки вертолетных двигателей на запчасти к бронетехнике и боеприпасы.
– Вы знали о том, что был наложен запрет на экспорт военной продукции в Россию?
– Да, знал.
– Ну вот. А почему же вы не признаете, что вы зрадник.
Почему-то он разозлился.
– Послушай, ты? Где ты был, козел, когда нас добивали на Донбассе, а? Если такой умный – пошел бы и сам поискал запчасти. Ты хоть представляешь, что такое – продажа военного снаряжения?
…
– Поди кроме фейерверка на рынке не покупал ничего больше.
– Нет! – снова резко сказал следователь, и снова конвоир остановил свою карающую руку.
– О чем вы говорили с москалем?
О чем они говорили с русским?
Они встретились в чужом городе – два русских человека, принадлежащие к разным странам и готовые стоять за свои страны до конца. На русском был пошитый на заказ здесь же костюм и шляпа, он заказал каву с типично польским прононсом…
То, что они были русскими, было их трагедией, потому что они были на разных сторонах баррикад и не имели возможности встретиться и обняться посередине. Русские –
Конечно, он имел какие-то полномочия. Они пытались хоть как-то наладить мосты… через разверзшуюся пропасть, оба понимали, что дальнейшее противостояние не принесет пользы ни одной из сторон. Но оба понимали и то, что ни один из них не примет сторону другого.
Потому что оба они – были русскими.
Прощаясь, русский сказал ему: «Россия стоит больше тысячи лет. Украине – двадцать три года…»
Ответить на это он не сумел.
Заключить сделку они все же смогли. Двигатели продавали и без этого… продавали все, что только могло быть продано и приносило доход в те страшные, с уже поддавливающим морозцем дни. Так они получали деньги – а за это они получили больше сотни двигателей в сборе, коробки передач. Потом они наладили постоянные поставки через Беларусь, канал этот оборвался. Но он помнил о нем.
– О поставках.
– И только?
Нет, не только.
– У меня была только эта задача. Я ее выполнил.
– Брехня!
Следователь достал небольшой диктофон.
– Слушайте.
– Вы сами должны понимать, возможности маневра у нас ограниченны. У вас их значительно больше.
– У нас их не больше, чем у вас. Даже меньше. Если мы перекроем границу – нас просто не поймут.
– У вас не поймут – означает срач в Интернете. У нас – это означает, что нас всех сожгут живьем в своих кабинетах.
– Ошибаетесь. У нас ситуация далеко не так стабильна, как вам хотелось бы. Если мы резко сдадим назад – националисты сметут нас. Вам это надо?
Следователь нажал «Стоп».
– Дальше можно не продолжать, думаю.
– А вы продолжите.
Следователь кивнул – и конвоир снова залепил ему в ухо…
В свою камеру его не вернули. Подвесили в свободном помещении на вывернутых назад руках. Это когда на крюк вешаются руки в наручниках, длина крюка регулируется так, чтобы человек мог стоять, поднявшись на цыпочки. Если опускаешься на всю ступню, боль в руках – и так дикая – усиливается.
Через полчаса он потерял сознание… у него было плохо с сердцем, пришлось вызывать врача. Потом его поставили на выстойку, и там он простоял еще тридцать часов. Пенал размером как раз с взрослого человека – там можно только стоять, гадить под себя. Проходящий охранник время от времени пинает в дверь, не дает спать…
С выстойки его без сознания отволокли в камеру…
Следователь явился через два дня, бодрый и довольный. Доставая папки и ноутбук из портфеля, похвастался:
– Жена родила. Три восемьсот. Пятьдесят два сантиметра. Хлопец! Не девка!