Белоснежка должна умереть
Шрифт:
Он прокашлялся, потер влажные ладони. Взглянув на часы, он понял, что пора. Все уже собрались. Медленно, на ощупь, он спустился по скрипучей деревянной лестнице. Когда он вышел из темноты на скудно освещенное свечами пространство, все разговоры, которые велись шепотом, стихли. Башенные часы пробили одиннадцать. Все шло по четкому сценарию. Он остановился посредине, перед первым рядом скамей, взглянул на знакомые лица. Их выражение придало ему смелости. Все глаза были направлены на него, и он прочел в них ту же решимость, что и одиннадцать лет назад. Все хорошо понимали, зачем они здесь собрались.
— Спасибо вам за то, что вы
Хотя он говорил тихо, его голос проникал в самые отдаленные уголки церкви. Акустика здесь была превосходной, это он знал по репетициям хора.
— С тех пор как онвернулся в деревню, ситуация стала взрывоопасной. И я попросил вас прийти сюда, чтобы вместе с вами решить, как нам быть дальше.
Он был неопытным оратором, и внутри у него все дрожало, как и всегда, когда ему приходилось говорить на публике. И все же ему удалось кратко сформулировать задачу, стоявшую перед ним и перед всей деревней. Никому из присутствовавших не нужно было разъяснять важность этой задачи, поэтому никто даже глазом не моргнул, когда он объявил о своем решении. На несколько секунд воцарилась мертвая тишина. Кто-то приглушенно кашлянул. Он почувствовал, как по спине у него струится пот. Хотя он и был убежден в абсолютной необходимости задуманного им предприятия, он все же отчетливо сознавал, что призывает их к убийству и делает это не где-нибудь, а в церкви. Он обвел взглядом лица всех тридцати четырех человек, сидевших перед ним. Каждого из них он знал, сколько себя помнил. Никто из них не проронит ни слова о том, что здесь сейчас было сказано. И тогда, одиннадцать лет назад, было так же. Он напряженно ждал реакции.
— Я готов, — раздался наконец голос из третьего ряда.
Опять наступила тишина. Не хватало еще одного добровольца. Их должно было быть как минимум трое.
— Я тоже, — откликнулся еще один.
По рядам прошел вздох облегчения.
— Хорошо. — Он тоже облегченно вздохнул. Был момент, когда он вдруг испугался, что они его не поддержат. — Это будет пока только предостережение. Если он не исчезнет по доброй воле, пусть пеняет на себя.
Среда, 12 ноября 2008 года
Доктор Николь Энгель обвела недовольным взглядом сотрудников своего заметно сократившегося отдела. Сегодня они собрались на утреннее совещание в составе четырех человек. Кроме Бенке отсутствовала еще и Катрин Фахингер. Пока Остерманн докладывал о неутешительных результатах обращения к населению через прессу, Боденштайн рассеянно помешивал ложечкой в чашке с кофе. Пия обратила внимание на его усталый вид; судя по всему, он не выспался. Она никак не могла понять, что с ним происходит. Уже несколько дней Боденштайн производил странное впечатление — как будто он покинул свою оболочку и стоял рядом с собой. Пия чувствовала, что у него какие-то семейные проблемы. Он уже однажды был таким, два года назад, в мае. Тогда он переживал за здоровье Козимы. Потом его тревога оказалась напрасной: он просто не знал, что та беременна.
— Итак, — взяла слово фрау Энгель, видя, что Боденштайн не собирается это делать. — Скелет, обнаруженный в самолетном ангаре, принадлежит пропавшей без вести в сентябре 1997 года Лауре Вагнер из Альтенхайна. ДНК совпадает, зажившая фрактура левого предплечья идентична с
Пия и Боденштайн знали результаты заключения судебно-медицинской экспертизы, но терпеливо дослушали доклад начальницы. Может, фрау Энгель просто нечем заняться и она от скуки постоянно вмешивается в работу отдела? Ее предшественник, доктор Нирхофф, появлялся на их горизонте по великим праздникам, чаще всего тогда, когда расследовалось какое-нибудь особенно громкое преступление.
— Я никак не могу понять одну вещь… — начала Пия, когда фрау Энгель умолкла. — Каким образом Тобиасу Сарториусу удалось в течение сорока пяти минут добраться из Альтенхайна до Эшборна, проникнуть на закрытый и хорошо охраняемый военный объект и сбросить труп в топливный бак.
В комнате воцарилась тишина. Все, кроме Боденштайна, повернули к ней головы.
— Согласно материалам следствия, он убил обеих девушек в доме своих родителей, — продолжала Пия. — Его соседи видели, как он входил в дом с Лаурой Вагнер, а потом, позже, как он впускал Штефани Шнеебергер. В следующий раз его видели друзья, которые зашли за ним около полуночи.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила фрау Энгель.
— Что Тобиас Сарториус, вполне возможно, не убивал девушек.
— Еще как убивал! — энергично возразил ей Хассе. — Ты не забыла, что суд признал его виновным?
— Да, основываясь на одних только косвенных уликах. А я, изучая материалы дела, наткнулась на несколько несоответствий. Без четверти одиннадцать сосед видел, как Штефани Шнеебергер входила в дом Сарториуса, а через полчаса его машину заметили двое свидетелей в Альтенхайне.
— Вот именно, — сказал Хассе. — Он убил обеих девушек, сел в машину и увез трупы. Все это было установлено следствием.
— Тогда следствие исходило из того, что он спрятал трупы где-то поблизости. Но сегодня мы знаем, что это не так. А как он попал на охраняемый военный объект?
— Молодежь время от времени устраивала там тайные пирушки. Они знали какую-то лазейку.
— Чушь! — Пия покачала головой. — Как мог один, к тому же хорошо выпивший человек справиться с такой задачей? И потом, что он сделал со вторым трупом? Его в баке не обнаружили! Повторяю: сорок пять минут явно недостаточно, чтобы избавиться от трупов.
— Фрау Кирххоф, — строго произнесла фрау Энгель. — Мы не ведем следствие по этому делу. Преступник был в свое время задержан, изобличен, осужден и уже отсидел свой срок. Поезжайте к родителям девушки, сообщите им, что нашлись останки их дочери, и на этом — точка!
— «И на этом точка!» — передразнила Пия свою начальницу. — Размечталась! Никаких точек я пока ставить не собираюсь. Ведь видно же невооруженным глазом, что следствие вели спустя рукава и выводы совершенно неоправданны. Возникает вопрос: почему?
Боденштайн, который предоставил вести машину своей подчиненной, не отвечал. Скрестив длинные ноги, с трудом помещавшиеся в тесном служебном «опеле», и закрыв глаза, он не произносил ни слова.
— Послушай, Оливер, что с тобой в самом деле происходит? — не выдержала в конце концов Пия. — У меня нет охоты целый день разъезжать в машине с человеком, который так же словоохотлив, как труп!
Боденштайн открыл один глаз и вздохнул.
— Я вчера случайно поймал Козиму на вранье.
Понятно. Семейные неурядицы. Как и предполагалось.