Белоснежка идет по следу
Шрифт:
Суперопер выпустил изо рта колечко дыма.
— А чего икру метать? Я уже привык. Меня не раз заказывали.
Саша опасливо покосился на окно, за которым сгущались сумерки.
— А вдруг Ствол уже пришел, Григорий Евграфыч?
— Это как раз то, что нам надо, Шура.
— Но зачем?!
— Он придет, а мы его — оп-ля! — и возьмем.
— А как мы его возьмем?
— С помощью приманки. Слышал о таком охотничьем термине?
Чайников помотал головой. Нет, не слышал.
Молодцов начал объяснять:
— Иду я, к примеру, охотиться на уток. И,
— Фотографируете? Я думал, стреляете.
— Нет, Шура. Я с фоторужьем охочусь. Стрельбы мне и на работе хватает.
Чайников лоб наморщил, соображая.
— Так вы думаете, Григорий Евграфыч, киллер заинтересуется резиновой уткой?
Молодцов усмехнулся:
— При чем тут резиновая утка? В качестве приманки мы используем тебя, Шура.
— Меня?! — обалдел Саша.
— Ну да, — посмеиваясь сказал Суперопер. — Слушай, как мы все сделаем. Ты надеваешь мою куртку с кепкой, а очки свои снимаешь. Ствол думает, что ты — это я, и стреляет в тебя. А я, увидев, откуда он стреляет, стреляю в него. Усыпляющими пулями. Так что он останется цел и невредим. Поэтому пусть это тебя не волнует.
Но Чайникова это и не волновало. Его волновало совсем другое.
— Он же меня убьет, Григорий Евграфыч!
— Ничего подобного, Шура. Я тебе уже говорил: Ствол любит поиграть со своей жертвой. Как кошка с мышкой. И первый раз он нарочно промажет. А второй раз он выстрелить не успеет, потому что выстрелю я.
— А если он не промажет с первого раза? Ведь может такое быть, Григорий Евграфыч?
— В жизни, Шура, все может быть, — философски ответил Суперопер. — Кой-какой риск, разумеется, существует. Но в нашей работе без риска не обойтись.
Бом-бом-бом… — настенные часы пробили десять вечера.
Молодцов пружинисто поднялся с дивана.
— Пора, Шура!
— Как?! Прямо сейчас?!
— Вот именно! Интуиция сыщика мне подсказывает: убийца уже здесь.
— Но…
— Никаких «но». — Суперопер принес из прихожей куртку с кепкой и протянул Чайникову. — Быстренько одевайся…
Саша с тяжелым сердцем натянул на плечи кожаную куртку, а на голову — кожаную кепку.
— А что я должен делать, Григорий Евграфыч?
— Ничего, Шура. Я сам все сделаю. Ты просто выйди на улицу и постой у подъезда. Папироску на вот докури. — Молодцов отдал Чайникову свою недокуренную папиросу. — Да, и не забудь воротник куртки поднять, а козырек кепки опустить. И еще голову в плечи втяни, чтобы стать поменьше ростом. А то Ствол в оптический прицел увидит, что ты — приманка.
«Ой, мамочка», — вспомнил Саша свою маму.
Перед уходом Чайников предупредил Калерию Ивановну, что вернется поздно, поэтому пусть она его не ждет, а ложится спать. Но мама, конечно, ждет. И уж, наверное, испекла что-нибудь
Суперопер, видя, что молодой следователь несколько приуныл, решил его подбодрить.
— Не дрейфь, Шурка, — хлопнул он Чайникова по плечу, — как говорится: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». Знаешь, какое у нас в угрозыске поверье существует? Если тебя в первый год службы не убили, значит, до пенсии точно доживешь.
«Ох, не дожить мне до пенсии», — уныло подумал Саша.
И с этой не очень-то бодрой мыслью Чайников пошел приманивать киллера.
Глава XVI ВИЗИТ КЛОУНА
После того как вконец расстроенный Саша Чайников поплелся домой, Стас и Юлька прикрутили куклам головы (куклы были сделаны таким образом, что у них все откручивалось и прокручивалось) и тоже разошлись по домам. Юлька пошла к себе, чтобы рассказать сестре, почему они со Стасом так внезапно убежали. Ну а Брыкин отправился досыпать: все-таки он две ночи не спал.
Но и на этот раз ему не удалось поспать.
С прогулки вернулись Машенька и Белоснежка.
Собака сразу же улеглась на свой коврик и, положив морду на передние лапы, задремала.
А девочка была вся переполнена впечатлениями.
— Стасик, Стасик, — взбудораженно говорила она. — Белоснежка беби спасла!
— Какого беби?
— Ты спишь и ничего не знаешь! А рядом с нами дом горел!
Тут Брыкин вспомнил, что, когда спецавтобусы группы захвата поворачивали на Фурштатскую, их обогнали две пожарные машины с ревущими сиренами. Но Стасу тогда было не до «пожарок».
— А что за дом? — спросил Брыкин.
Девочка, подбежав к окошку, показала пальчиком.
— Вон тот, где флажок с полосочками висит.
Судя по всему, Машенька имела в виду американское консульство.
Стас посмотрел в окно.
И правда — последний этаж консульства был весь черный от копоти. Но пожар уже потушили. Зеваки разошлись. Пожарные уехали…
А Машенька возбужденно рассказывала:
— …Иностранная тетенька кричит усатому пожарнику: «Май беби! Май литл беби!» И показывает на верхние окошки. А усатый ей отвечает: «Ничем не могу помочь, гражданочка, сами видите, какой огонь бушует!» А тетенька плачет-плачет. Мне ее так жалко стало. Я говорю Белоснежке: «Белоснежка, принеси тетеньке беби, чтобы она не плакала». И Белоснежка по лесенке вверх полезла…
— Это по какой лесенке? — спросил Брыкин. — По пожарной, что ли?
— Да, — закивала девочка. — По пожарной.
— Ну ты и горазда врать, Мышка. Собаки не умеют по лестницам карабкаться. Им за перекладины нечем уцепиться.
Машенька обиженно засопела.
— А вот и не вру. Она когтями цеплялась. Долезла до окошка и в огонь прыгнула. А потом беби из огня в зубах вынесла и по лесенке вниз спустилась. И все закричали: «Ура-а! Ура-а!» А иностранная тетенька сказала Белоснежке: «Сенкью вери мач».