Беловежская застава
Шрифт:
— А там нельзя охотиться, — сказал лесник.
— Попытаемся добиться разрешения, мы особые охотники, — ответил пожилой, черноволосый, с небрежными усиками и со шрамом на лбу. Тот, который моложе, выглядел усталым и хмурым. С виду он был суровым, брови сдвинуты.
— А какие же особые? — полюбопытствовал старик.
— Вот ты первый, за кем мы охотимся, — пожилой встал и совершенно серьезно сказал леснику: — Сейчас же пойдешь с нами на могилу Степана Григорьевича Федорчика. Небось, забыл Степана-то? Это его сын, Иван, — он кивнул головой в сторону парня: — Если пикнете, пеняйте на себя!
Нет,
— Убей, не помню, кто такой Степан Федорчик... Память-то стариковская, худая, — прикидывался лесник. — Где его могила?..
— А ты подумай, старче, у нас время есть, — сказал мужчина со шрамом.
Лесник, конечно, знает, где могила старосты. Тогда Степана хоронили немцы, называли истинным героем, погибшим за великую Германию. Но простые люди знали, какой он был «герой», — продавал и предавал. Ну, и получил по заслугам... А что, если им показать могилу? Решил — покажу! Ударил ладонью по лбу, заговорил весело:
— Вот дурья голова, вспомнил ведь... Степан-то старостой работал...
Но человек со шрамом остановил его:
— Не бубни зря! Собирайся...
Накинув старый пиджак, лесник хотел было разбудить внучку, но тут же сообразил — делать этого нельзя. Он потоптался возле двери, ведущей в боковушку, и зашагал к порогу. «Охотники» пошли за ним.
Как только незнакомцы покинули дом, Аннушка, слышавшая весь разговор, быстро оделась, вышла на улицу и направилась по следам неизвестных. До самого рассвета блуждала она, а потом, когда поняла, что дело может кончиться для дедушки плохо, пришла на заставу...
Сержант Мочалов кончил рассказ. Подъехавший Ваня Гринчук передал нам приказание капитана следовать к домику лесника. Викулова он, Гринчук, сейчас же повезет в санчасть. Сержант здоровой рукой вынул из кармана брюк письмо, протянул мне.
— Возьмите и напишите ответ... Сам-то я долго уже не смогу.
Я держал в руках письмо, адресованное сержанту. Почерк был незнакомый, я не стал смотреть, кто писал.
К домику лесника мы пришли поздно вечером. Сержант Мочалов доложил капитану все, как было. Волгин подошел ко мне.
— Молодец, товарищ Горин! Действовали вы, как настоящий солдат... К медали вас представим.
«Это здорово — к медали. Только ведь я ничего такого не делал, просто выполнял приказ сержанта», — подумал я, глядя на капитана.
— А теперь — обедать, — весело сказал Волгин.
На крыльце встретили Аннушку. Она схватила меня за рукав, остановила:
— Где же сержант?
— Он в отряд уехал...
— Что, ранен?
— Легонько царапнуло...
— По-моему, вы что-то скрываете. Поглядите мне в глаза, ну, глядите же.
— Правду говорю, ничего страшного.
Это немного успокоило ее. Сергей Петрович лежал с перевязанной головой. Мы с Аннушкой подошли к нему.
— Старый знакомый, здравствуй. Ну, как у тебя дела?
Я немного смутился и не знал, что ответить. Меня выручил капитан.
— Он у нас герой. К медали будем
— Хорошо героем быть. Очень хорошо, — заметил лесник. — Герой, что море, — в непогодь только злей становится, а робкий, что лужа, — даже малый ветер всю расплещет.
После ужина мы услышали из уст самого Сергея Петровича, что же было с ним дальше.
Долго он водил по лесу «охотников», надеясь окольным путем доставить на заставу. Но у них была карта, они знали примерный маршрут к могиле и разгадали уловку старика. Страшно избили.
На могилу Степана Федорчика пришли только на рассвете. Собственно, могилы не было как таковой. Все заросло крапивой и чертополохом. Видать, бог шельму метит. «Охотники» вынули из мешков складные лопаты и стали раскапывать могилу. Долго копали сами, а потом заставили лесника. «Зачем им все это? — думал Сергей Петрович. — Надо было надуть этих шалопаев, искателей могил...»
И вдруг лопата Ивана стукнулась обо что-то твердое.
— Вот она!
Он держал в грязных руках железную шкатулку и от радости не знал, что делать. Человек со шрамом на лбу жестко бросил:
— Заткнись!
Иван Федорчик замолчал, прижимая шкатулку к груди.
— Это наша фамильная ценность, — как бы оправдываясь перед человеком со шрамом, проговорил он.
— Это не ваша, а наша ценность, — прорычал пожилой и подошел вплотную к Ивану.
Лесник тем временем выбрался наверх, а они все еще продолжали свару из-за шкатулки. Что было бы, если бы Федорчик не отдал шкатулку, трудно сказать. Человек со шрамом схватил ее трясущимися руками. Стал открывать. Вот он высыпал на ладонь содержимое, зло улыбнулся. На ладони горели желтым блеском золотые монеты. А сколько их было в шкатулке! Человек со шрамом высыпал золото в мешочек, швырнул шкатулку под ноги Ивану.
— На твою фамильную ценность. Подавись ей! Ты забыл, что обещал мне...
Федорчик растерялся. Его попутчик, которому он верил, старый бродяга и бандит, не утерпел, увидев золотишко. Привычка — вторая натура. Во время войны работал на немцев. Когда им пришлось туго, удрал. Околачивался в Мюнхене, потом был послан в Польшу, вернулся к своим хозяевам с мелкой добычей, за что и был «отпущен» на все четыре стороны. В Мюнхене его свели с этим парнем. В одном из ресторанов парень, будучи пьяным, раскрыл карты. Он рассказал о завещании отца. В нем говорилось о том, что, если он, Степан Федорчик, умрет, то все заботы о сыне берет на себя немецкое командование в лице майора фон Граубе. Майор этот и хоронил Степана Федорчика, и воспитывал его сына. Но, получив серьезные ранения, майор долго не прожил. Перед смертью он поведал сыну Федорчика о шкатулке с ценностями.
Оставалось только воспользоваться этими сокровищами. Но как достать их? Человек со шрамом на лбу согласился провести парня до самого места и вернуться обратно в полной безопасности. Спустя неделю они уже в качестве туристов пересекли границу. Предстояло сделать последний, самый смелый и самый решительный шаг. Они его сделали...
И вот теперь, когда надо было скорей удирать, парень вдруг воспротивился:
— Никуда я не пойду. Отдай мое золото и можешь катиться! Я тебя не желаю знать! А ну, высыпай! — он выхватил пистолет.