Белые цветы
Шрифт:
— По-моему, наша молодежь должна сама себе прокладывать путь в жизни, не надеяться на родственников или покровителей. Идти против ветра, прячась за чью бы то ни было спину, — позор. Особенно стыдно, мне кажется, не надеяться на свои силы здоровым, крепким юношам.
Мансур не ожидал такого энергичного нападения.
— Я не из папенькиных сынков, — пробурчал он в ответ.
— А все же остаешься в Казани! — под-кольнула его Ильмира. Глаза у нее лукаво и в то же время вызывающе щурились. — Идти по проторенной дорожке легко, Мансур. А вот на Севере
Мансур, не подавая виду, что самолюбие его задето, отшучивался, как умел. И тут же пригласил Ильмиру посмотреть любительские состязания по боксу, в которых он участвовал. У Ильмиры загорелись глаза от любопытства. Однако ничего, кроме позора для Мансура, из этой затеи не вышло. Мансур бился храбро, но все же был нокаутирован противником в первом же раунде…
Считая себя опозоренным, парень решил больше не встречаться с Ильмирой. Но предприимчивая девушка сама разыскала его и полунасмешливо спросила:
— Может, боишься, что и я нокаутирую?
Мансур промолчал, но уши его отчаянно горели. Они шли по направлению к Казанке и до самой реки больше не разговаривали. Здесь Мансур пригласил Ильмиру покататься на лодке.
— Не поеду, — смеясь, ответила девушка, — еще утопишь.
— А ведь угадала! — Мансур тоже перешел на сердито-шутливый тон. — Я и в самом деле хотел выбросить тебя из лодки на середине реки.
— Тогда поехали! Если мне суждено утонуть… от судьбы, как говорится, не уйдешь. — И девушка смело прыгнула в лодку.
Ветер надул парус, и лодка легко заскользила, удаляясь от берега. Ильмира опустила руку в воду, в прищуренных, испытующих глазах — лукавая улыбка. Мансур мрачен, губы крепко сжаты.
— Ну исполняй свое жестокое намерение, Стенька Разин, бросай княжну в воду, — уже подзадорила Ильмира и громко рассмеялась.
Мансур не понимал, что с ним происходит. Почему Ильмира так насмешлива? На какой поступок вызывает его?.. В этой худенькой, коротко остриженной девушке, загоревшей на южном солнце, была какая-то неотразимая сила. В голубых ее глазах сочетались и нежность, и суровость, и легкая насмешливость.
Эти встречи закончились тем, чего, по-видимому, добивалась Ильмира. Однажды Мансур решительно заявил родителям, что едет работать на Север. Это вызвало в доме полную растерянность. Если Абузар Гиреевич, считавший, что молодому врачу надо несколько лет поработать в клинике, хотя не обязательно на Севере, сумел остаться по-мужски спокойным и хладнокровным, то у Мадины-ханум взяли верх женские, материнские чувства: она обвиняла Мансура в легкомыслии, в неблагодарности, даже в безумстве.
— Ты не подготовлен для такого испытания, — убеждала она. — Ты еще ни одного дня не прожил самостоятельно. Ты погибнешь там.
— Не пропаду. Нас двое, — тихо сказал Мансур.
— И спутник твой столь же легкомыслен, как и ты?
— Нет, — умнее
— Хорошо, если умнее. Но что вы оба знаете о Севере? Что вас ожидает?
— Мой спутник [7] уже работает там.
— Кем же?
— Врачом.
Вдруг Мадина-ханум, осененная догадкой, с ужасом спросила:
— Да спутник-то твой… не женщина ли?!
Мансур утвердительно кивнул. Мадина-ханум так и села на стул, хлопнув себя руками по коленям.
7
В татарском языке нет родов.
— Вот глупец, вот простак! Ведь ей, наверно, нужен муж, вот она и хочет обкрутить тебя.
У Мансура еще не возникло серьезное желание посмотреть на Ильмиру как на женщину, он полагал, что видит в ней только друга, поэтому слова матери рассердили его. Однако из врожденного чувства уважения к дау-ани он не стал спорить, только сказал:
— Не думаю. Она не такая.
— Да разве ты сумеешь распознать женскую хитрость… Растили, заботились — и вот благодарность!
— Подожди, родная, — мягко сказал Абузар Гиреевич и, сделав знак Мансуру, увел его к себе в кабинет, закрыл дверь.
— Садись, — приказал он, подвинув стул, и сам сел напротив. — Давай поговорим как мужчина с мужчиной, Мансур. Твоя мать права. Ты ведь внутренне не готов к этому ответственному шагу в жизни. Верно?
— Не знаю, — честно признался Мансур. — Я еще не проверял свои силы, дау-ати. Вот и хочу испытать. Рано или поздно надо сделать это.
— Верно, совершенно верно. Человек должен знать меру своих сил. Молодому врачу полезно поработать в клинике. И если бы ты действовал лишь с этой целью, я не возражал бы. Но ты, Мансур, пускаешься в дальний жизненный путь, следуя за случайно встретившейся женщиной. Вот это я не могу одобрить!
— Это не совсем так, дау-ати. Я не первый день знаю ее.
— Она окончила наш институт?
— Нет, московский.
Профессор задумался.
— Ты ее любишь? — спросил он, посмотрев прямо в глаза юноше.
Мансур спокойно покачал головой.
— Она для меня прежде всего верный товарищ, спутник.
— В твоем возрасте, Мансур, человек не может уйти от естественных чувств и желаний. Я не хочу вмешиваться в твои личные дела… Но у меня есть один вопрос: какие у вас отношения с Гульшагидой?
— Никаких, — ответил Мансур, но сердце его екнуло и на лице выступила краска. — То есть — были… мы встречались… Но теперь…
— Гм… — пробурчал профессор, покачав головой. — Может быть, мы поговорим завтра? Сегодня ты слишком разволновался. И мне, и твоей матери тоже надо собраться с мыслями.
— Утром я должен уехать, дау-ати.
— Так спешно?
— Да, уже куплены билеты на самолет.
— А как отнеслись к этому в Министерстве здравоохранения? Им ведь не безразлично, где будет работать молодой врач.