Белые и синие
Шрифт:
Командир восемнадцатой полубригады Буайе пал в схватке, как и семнадцать офицеров и более ста пятидесяти солдат его корпуса; но Ланн, Бон и Виаль прошли в траншее по их трупам, которые послужили им опорой.
Бонапарт неподвижно стоял у края траншеи, подставляя себя под пули, и сам направлял удары артиллерии; он приказал стрелять по куртине, что находилась справа от него, даже из пушек башни, чтобы пробить в ней брешь; по истечении часа уже образовался достаточно большой пролом. У французов не было фашин, чтобы засыпать ров, и тогда, как это уже делали в другой точке вала,
Крики «Да здравствует Республика!» смешались с криками «На штурм! На штурм!». Послышались звуки «Марсельезы», и остальная часть армии вступила в бой.
Бонапарт послал Рембо, одного из своих адъютантов, передать Ролану, что ему пора действовать; узнав, в чем дело, Рембо попросил у Ролана позволить ему остаться с ним, вместо того чтобы возвращаться к Бонапарту.
Молодые люди дружили, и в час сражения друзьям нельзя отказать в такой просьбе.
Фаро сумел раздобыть мундир и эполеты убитого младшего лейтенанта и светился от радости, идя в наступление во главе своей роты.
Богиня Разума, гордившаяся чином мужа больше, чем он сам, с парой пистолетов за поясом шагала в одном строю с Фаро.
Получив приказ, Ролан тотчас же принимает командование отрядом из двухсот солдат, бросается вместе с ними в море, заходит в воду по пояс, огибает бастион и подходит к пролому, поставив впереди трубачей.
За те два месяца, что продолжалась осада, никто не ожидал такой атаки, и возле пушки даже не было канониров. Ролан овладевает орудиями и приказывает заклепать их, так как у него нет артиллеристов.
Затем с криками «Победа! Победа!» он бросается в город по извилистым улицам.
Осаждающие слышат эти крики, которые придают им пыла. Бонапарт, снова посчитав, что Сен-Жан-д'Акр в его власти, устремляется на Проклятую башню, которую так трудно было захватить.
Но тут он приходит в отчаяние, наткнувшись на второй пояс укреплений, преграждающий путь нашим солдатам.
Эта стена была возведена позади первой по приказу полковника Фелиппо, бывшего однокашника Бонапарта по Бриенскому училищу.
Свесившись из окна башни по пояс, Бонапарт кричит, подбадривая солдат. Гренадеры, придя в ярость от нового препятствия, пытаются вскарабкаться на плечи своих товарищей (лестниц нет), но внезапно защитники второго пояса укреплений атакуют французов в лоб и батарея открывает по ним огонь с флангов. Непрерывная стрельба ведется со всех сторон: из окон домов, с улиц, баррикад, даже из сераля Джеззара.
Густой дым валит из города: Ролан, Рембо и Фаро подожгли базар. Они выходят на террасы домов, пытаясь разглядеть своих соратников, которые сражаются у стен крепости; сквозь мглу пожара и марево выстрелов видно, как блестят трехцветные плюмажи; крик «Победа!» слышится из города и от его стен в третий и последний раз за этот день.
Часть солдат, что должны соединиться с отрядом Ролана, скатывается с высоты вала в город; остальные сражаются на стене и отбиваются от неприятеля в траншее под свист пуль, которые сыплются градом, и гул ядер, которые налетают как ураган; французы, дрогнув под натиском огня с четырех сторон, начинают отступать. Ланн, раненный выстрелом в голову, падает на колени, и гренадеры уносят его… Великан Клебер, словно заговоренный, еще держится, невзирая на шквал огня. Бон и Виаль уже укрылись в траншее. Бонапарт ищет, кого бы послать на поддержку Клеберу; но в резерве никого не осталось. Тогда он лично со слезами ярости на глазах отдает приказ к отступлению, не сомневаясь, что двести пятьдесят или триста воинов, которые вступили в город с Роланом или, соскочив со стены, отправились ему навстречу, погибли, и наутро множество отрубленных голов усеют городской ров.
Бонапарт уходит последним и уединяется в своей палатке, приказав никого к нему не впускать.
Впервые за три года он усомнился в своей счастливой звезде.
Какую великую страницу написал бы историк, который сумел бы рассказать, что происходило в уме и душе Бонапарта в этот скорбный час!
XIV. ПОСЛЕДНИЙ БЮЛЛЕТЕНЬ
Тем временем Ролан и пятьдесят человек, которые спустились в город и соединились с его отрядом в надежде, что их поддержат, начинали опасаться, что покинуты на произвол судьбы.
В самом деле, победные крики, раздававшиеся в ответ на их возгласы, постепенно затихали; грохот стрельбы и канонады слабел и наконец по истечении часа полностью прекратился.
Ролану даже показалось, что он слышит в окружающем его шуме, как трубы и барабаны подают сигнал к отступлению.
Затем, как было сказано, все звуки смолкли.
И тут, как прилив, поднимающийся со всех сторон, на французский отряд отовсюду разом устремились англичане, турки, мамлюки, арнауты, албанцы — одним словом, весь гарнизон численностью в восемь тысяч человек.
Ролан тотчас же построил свое крошечное войско в каре, причем одна из его сторон упиралась в дверь мечети, затем приказал пятидесяти солдатам войти в мечеть, таким образом превратив ее в крепость; дав клятву отбиваться от неприятеля, от которого нельзя было ждать пощады, до последнего вздоха, французы стали ждать его со штыками наперевес.
Турки, как всегда преисполненные уверенности в своей кавалерии, бросили ее на каре с невиданной яростью, так что, хотя огонь французов, которые дали два залпа, сразил примерно шестьдесят всадников и лошадей, те, кто шел сзади, перебрались через мертвые тела людей и конские трупы как через гору, и натолкнулись на еще дымящиеся стволы с примкнутыми штыками.
Но здесь им пришлось остановиться.
Солдаты, стоявшие во втором ряду, успели перезарядить свои ружья и стали стрелять в упор.
Надо было отступать, но турки не могли преодолеть гору мертвых и раненых тел, пятясь назад, поэтому они стали разбегаться направо и налево.
Французы дали два сокрушительных залпа вслед беглецам, и те были убиты.
Однако следующая атака турок оказалась еще более неистовой.
Завязалась жестокая борьба, подлинный рукопашный бой; турецкие всадники, смело встречая выстрелы в упор и стреляя в ответ, неслись прямо на штыки наших солдат.