Белые и синие
Шрифт:
Молодой человек презрительно пожал плечами.
— Да, — промолвил он, — я видел, как ваш бедный король Людовик Шестнадцатый напялил позорный красный колпак, что не помешало его голове слететь с плеч. Я даже сказал Бурьенну, который в тот день был со мной: «Как могли впустить во дворец весь этот сброд? Надо было смести пушками четыреста-пятьсот каналий, а остальные разбежались бы сами».
— К несчастью, — продолжал Баррас, — сегодня следует выгнать не четыреста-пятьсот, а четыре-пять тысяч человек.
По губам молодого человека пробежала беспечная усмешка.
— Всего лишь разница
— Так вы громили бунтовщиков, когда я побеспокоил вас своим приходом?
— Я пытался.
— Вы составили план?
— Да.
— Каков же он?
— Это зависит от того, сколько солдат может быть в вашем распоряжении.
— Пять-шесть тысяч, включая отборный батальон патриотов.
— С таким войском не следует затевать уличную войну с сорока пятью — пятьюдесятью тысячами человек, предупреждаю вас.
— Вы покинули бы Париж?
— Нет, но я превратил бы Конвент в укрепленный лагерь. Я дождался бы, когда секции пойдут в наступление, и разгромил бы их на улице Сент-Оноре, на площади Пале-Рояля, на мостах и набережных.
— Ну что же, я принимаю ваш план, — сказал Баррас. — Беретесь ли вы его осуществить?
— Я?
— Да, вы?
— В качестве кого?
— В качестве генерала и заместителя командующего внутренней армией.
— А кто же будет командующим?
— Командующим?
— Да.
— Гражданин Баррас.
— Я согласен, — сказал молодой человек, протягивая ему руку, — но при одном условии…
— А! Вы ставите какие-то условия?
— Почему бы и нет?
— Говорите.
— Если мы добьемся успеха, если завтра вечером все встанет на свои места, если мы решимся по-настоящему воевать с Австрией, — могу ли я рассчитывать на вас?
— Если завтра мы добьемся успеха, я прежде всего оставлю вам все лавры победителя и потребую сделать вас главнокомандующим Рейнской или Мозельской армией.
Бонапарт покачал головой.
— Я не поеду, — сказал он, — ни в Голландию, ни в Германию.
— Почему?
— Потому что там нечего делать.
— Куда же вы хотите отправиться?
— В Италию… Только в Италии, на полях сражения Ганнибала, Мария и Цезаря еще есть простор для действий.
— Если мы будем воевать в Италии, вы возглавите армию, даю вам честное слово.
— Благодарю вас. Займемся сначала завтрашним сражением: времени у нас в обрез.
Баррас достал часы.
— Охотно верю, — сказал он, — сейчас три часа ночи.
— Сколько у вас пушек в Тюильри?
— Шесть четырехфунтовых орудий, но без канониров.
— Они найдутся… Пушечное мясо не такая редкость, как бронза. На сколько выстрелов хватит пуль и пороха?
— Ну!.. Самое большее — на восемьдесят тысяч.
— Восемьдесят тысяч? Этого как раз хватит, чтобы убить восемьдесят человек, если допустить, что один выстрел из тысячи попадет в цель. К счастью, ночь продлится еще три часа.
Надо забрать из Саблонского лагеря все пушки, которые там остались, во-первых, для того чтобы неприятель не завладел ими и, во-вторых, чтобы они были у нас.
Надо взять из жандармерии и батальона Восемьдесят девятого года канониров для этих орудий.
Надо привезти порох из Мёдона и Марли и заказать не меньше миллиона зарядов. Наконец, надо найти военачальников, на которых мы сможем положиться.
— В нашем отборном батальоне все те, кто был смещен Обри.
— Великолепно! Это люди не разума, а действия, но именно такие нам нужны.
Молодой офицер встал, пристегнул саблю, застегнул мундир, потушил лампу и пробормотал:
— О удача, удача! Буду ли я держать тебя в руках? Они спустились и направились к Конвенту.
Баррас заметил, что молодой человек оставил ключ от своей комнаты в двери; это говорило о том, что у него нечего было красть.
Пять часов спустя, то есть в восемь утра, дела обстояли следующим образом: приказ доставить артиллерию в Париж поступил в Саблонский лагерь вовремя; в Мёдоне наладили производство патронов, орудия были установлены в конце центральных улиц, и некоторые пушки замаскированы на случай, если часть линий будет преодолена.
Два восьмифунтовых орудия и две гаубицы были выдвинуты на огневые позиции на площади Карусель для того, чтобы бить по окнам домов, из которых попытаются открыть огонь по площади.
Генерал Вердье возглавил оборону дворца; в случае блокады члены Конвента и пять тысяч человек были обеспечены продовольствием на несколько дней.
Орудия и войска были расставлены вокруг Конвента: в тупике Дофина, на улицах Рогана и Сен-Никез, во дворце Эгалите, на мосту Революции, на площади Революции и Вандомской площади.
Небольшой кавалерийский отряд и две тысячи пехотинцев были оставлены в резерве на площади Карусель и в саду Тюильри.
Таким образом, великий Национальный Конвент Франции, который свергнул восьмивековую монархию, расшатал все троны, заставил содрогнуться Европу, изгнал англичан из Голландии, пруссаков и австрийцев — из Шампани и Эльзаса, отбросил испанцев на шестьдесят льё за Пиренеи, подавил два восстания в Вандее; великий Национальный Конвент Франции, который только что присоединил к Франции Ниццу, Савойю, Бельгию и Люксембург; Конвент, армии которого обрушились на Европу, перешли Рейн, словно это был ручей, и грозили преследовать орла дома Габсбургов до самой Вены, — этот Конвент удерживал в Париже лишь часть Сены от улицы Дофины до Паромной улицы и на другом берегу реки — участок между площадью Революции и площадью Побед, располагал лишь пятитысячным войском и почти безвестным генералом для защиты своих позиций от всего Парижа.
XIX. ГРАЖДАНИН ГАРА
В некоторых местах, в частности на Новом мосту, часовые секций и Конвента стояли так близко друг от друга, что могли переговариваться между собой.
Утром произошло несколько мелких стычек.
Секция улицы Пуассоньер остановила артиллерию и людей, посланных навстречу секции Кенз-Вен.
Секция Мон-Блан захватила продовольственный обоз, направлявшийся в Тюильри.
Отряд секции Лепелетье завладел банком.
Наконец, Морган во главе отряда из пятисот человек, из которых почти все были эмигрантами либо шуанами, носившими сюртучные воротнички и зеленые помпоны на шляпах, устремился к Новому мосту, в то время как секция Комеди Франсез спускалась по улице Дофины.