Белые лодьи
Шрифт:
Так и порешили.
…Дед Светлан со своим сыном подошли к вязу, сделали насечку, стали рубить; дерево поддавалось туго, но острый топор и крепкая мужская сила делали свое дело, — повалив дерево, они без всякого передыху будут долбить его, и на это уйдет дня два, не меньше. Дед вспомнил, как его жена Анея не могла разродиться вторым ребенком, тогда Светлан, еще молодой и жилистый, срубил дуб, в один день сделал корыто, налил теплой воды, и Анея родила в ней девочку. Так потом Светлана чуть не обвинили в колдовстве, ибо только у колдунов хранится вода, вскипяченная вместе с пеплом
Светлан — хороший семьянин, Анея родила ему трех детей; последыш — Никита — сейчас делает с ним лодку, хороший бортник и плотник, понимает толк в дереве, из него бы получился неплохой корабельщик…
— Никита, — обращается дед, вытирая на лбу пот рукавом белой холщовой рубахи, — а знаешь, что в Киеве на Почайне строят лодьи, много лодей… Там нужны корабельщики. Можа, определиться тебе туда, как приедем в город? А?.. Платят там хорошо, деньгу скопишь, семью заведешь. Пора.
— Я, папаня, семью пока не желаю.
— Чучело! — вспылил старик. — Как же без семьи-то?..
— А так. Можа, хочу с купцами в походы ходить.
— Больно шустрый, как рак на суше, кто тебя возьмет, оболтуса… «В походы ходить», — передразнивает сына отец.
А у парня, наверное, действительно страсть к путешествиям, крепко он обиделся на старика, надул губы, замолчал. Только еще тверже сжал в руках топорище и проворнее стал взмахивать. Щепки полетели сильнее.
Отец, уловив неприкрытую обиду сына, с хитрецой взглянул на его красивое лицо и с гордостью подумал: «А что, губа у него не дура… С купцами ходить и я в молодости мечтал… А купцом быть и того лучше!»
Мимо проходил боил Умнай, пожелал старику и его сыну хорошей работы, спросил:
— Дед Светлан, что-то не вижу твоего внука?
— Да, наверное, по коренья с бабкой и матерью пошел. Надо же кормиться… Хотя бы корешками трав.
— Кормиться надо… — задумчиво произнес Умнай и носком сапога разворошил щепки возле срубленного вяза, который начал уже принимать очертания однодеревки. — А я хотел послать его и таких одногодков, как он, на ту сторону, с которой убёгли. Как думаешь, дед, остались там звери и птицы, полностью не сгоревшие?.. Ну, скажем, пламя на них лишь дыхнуло, и они сковырнулись.
— Это ты хорошо придумал, Умнай… Конечно, не все превратились в пепел. А вон и Марко! Ну-ка иди сюда, внук! И послушай, что тебе скажет наш воевода.
Марко, сын родившейся в корыте дочери Светлана, розовощекий, не по годам смышленый (ему шел тринадцатый год), бросил мимолетный взгляд на мать и бабушку Анею, передал им съедобные коренья трав, собранные на полянах и в ложбинах, и подбежал к деду.
— Вот что, Марко, найди и моего внука, да подбери еще ребят. Садитесь в лодки и гребите к сгоревшему лесу, на ту сторону. Соберите опаленных огнем птиц, животных, какие попадутся, и везите сюда. Вечером разложим здесь костры и, как можем, накормим людей.
Глаза мальчугана загорелись от оказанного ему доверия, и кем оно оказано?.. Самим боилом Умнаем.
И вот ватага из десяти мальчуган двинулась к берегу что поотложе и где плескались днищами на воде привязанные к деревянным стоякам лодки. Отвязали их и погребли.
Марко и его друзьям повезло сразу же, как только они достигли другой стороны. Уткнув окровавленную морду в воду, лежал сохатый, перешибленный упавшим дубом. Кое-как они выпростали из-под дерева животное и взвалили его на одну из лодок. Все радовались безмерно, особенно внук Умная, который первым заметил погибшего лося.
Но тревожно поглядывал Марко в глубь леса, над которым небо озарялось красным пламенем и откуда тянуло гарью, смешанной с запахом паленой шерсти. Там продолжали гибнуть в огне бессловесные твари.
Пока собирали обгорелых птиц и всякую, тоже обгорелую, но еще годную в пищу живность, стемнело. Теперь небо сделалось багровым. Но оно не было одинакового цвета. Когда огонь притухал, по небу начинали ходить тени; а когда разгорался снова, пламенные языки, напоминающие багряных коней с пепельно-серыми хвостами и гривами, метались из стороны в сторону, а потом уносились в темную жуткую ночь.
И кто-то из мальцов, посмотрев туда, воскликнул, обращаясь к предводителю:
— Смотри, Марко, как лошади скачут! Будто бешеные!
— Если кони скачут как бешеные, значит, им на шею повесили бусы из волчьих зубов, — добавил другой. — Так говорил мне отец, а вы знаете, что он был стремянным у казненного князя.
— Знаем-то мы знаем… — вразнобой заговорило сразу несколько голосов, и один из них докончил: — Но если бы князь твоего отца за провинность не отстранил от этой должности, жрал бы он вместе с остальными гриднями древесную золу и лежал бы теперь под корнями дерева, забросанный камнями.
И на мальчишек из глубины сгоревшего леса вмиг подуло мертвенным холодом.
— Хочу на тот берег, — чуть ли не захныкал самый маленький из ребячьей ватаги.
— К маме, под полотняную рубаху, — посмеялись над ним.
— А ну цыц! — оборвал их Марко. — И впрямь, пора! Разве забыли, что ждут нас там голодные люди?!
А у самих слюнки текут при виде еды, но никто и не думал даже попросить сейчас поесть, тем более решительный вид их предводителя не располагал к этому: на той стороне много детей, малых совсем, которых надо накормить в первую очередь.
С середины реки увидели множество костров, и в свете их передвигались люди. Когда кто-нибудь подбрасывал в огонь сучья, искры летели к звездам, молчаливо мерцающим и ко всему на земле безучастным. Так уж повелось со дня сотворения мира. Человек бьется за свое существование сам по себе, но постоянно надеясь на чудо и помощь свыше, моля об этом богов, но никогда ее не получая…
За что наказали они этих людей, вина которых, может быть, состоит в том, что доверчивы?..
Громкими возгласами собравшиеся на берегу встречали причалившие лодки, наполненные доверху пищей, и их гребцов-спасителей. Перед всем народом и от имени его воевода Умнай сказал о Марко и его сверстниках добрые слова, чем растрогал до слез не только их матерей, но и всех женщин.