Белые одежды
Шрифт:
— Да. Эта самая. Одна из работ.
— Ах, у вас еще есть?
— Конечно! Задуман ряд работ.
— В каком же они свете будут рисовать…
— Проблема еще не решена, — сказал Федор Иванович.
— А общее, общее направление?
— Разумеется, оно соответствует утвержденному плану.
Варичев с угрюмым интересом взглянул на него.
— Это действительно так? Федор Иванович, мы с вами ведем здесь серьезный разговор.
— Действительно так.
— А как же эта, которая…
— Я не мог отрицать
— Слушай, старик… — начал было Саул.
— Вы мне не подали руку при встрече. И подчеркнули это словесно. Значит, я вам уже не старик. Имейте в виду, к таким вещам я отношусь серьезно.
— Федор Иваныч! — раздался сзади него зычный бас Анны Богумиловны. — Ты хороший же парень, что ты нашел интересного у этого монаха, у Менделя?
— Он, Анна Богумиловна, хоть и монах, а не побоялся объективную истину под носом у самого бога подсмотреть. И заявил об этом. А вот наши монахи…
— Значит, вы считаете, что законы Менделя — объективная истина? — спросил Варичев.
«Черт, быстро же я дал себя накрыть», — подумал Федор Иванович.
— Опыты Менделя я повторял, и результат был тот же, — сказал он.
— Где вы их повторяли? — спокойно спросил Варичев.
«Опять подставил бок», — подумал Федор Иванович.
— В Москве, в институтской оранжерее. Их результаты отражают закономерность, существующую вне нашего сознания. Отрицать это будет невежеством или притворством.
— Скажите, Федор Иванович… Правильно я вас называю? — холодно обратился Саул. — Вот это сочинение… Вот это, о грибе якобы… Напечатанное в «Проблемах»… Это чья работа?
— Моя! — послышался запальчивый тенорок Светозара Алексеевича. — Я провел исследование, я установил, что это не серая ольха, а та же береза, пораженная болезнью, и я написал работу. Могу и черновичок показать…
Целую минуту после этих слов длилась тишина. Потом по залу пошел легкий шум — люди приходили в себя, они не привыкли к такой дерзости.
— Докатился… — послышался голос из зала.
— Зачем псевдоним взяли? — крикнул кто-то сзади.
— Разумеется, чтобы скрыть имя подлинного автора, — как бы отмахиваясь от мухи, бросил через плечо академик.
— Впервые вижу такое рыцарство! — покачал головой Брузжак. — Наперебой спешат захватить пальму реакционности!
Он взглянул на Варичева, как бы сладко потягиваясь, встал и пошел к трибуне — говорить речь. И исчез в этом ящике, только чуть был виден черный, протертый посредине войлок его волос.
— Надо, надо, товарищи, наконец… Наконец и навсегда! Покончить с остатками непомерно затянувшейся дискуссии, разоблачить и разгромить до конца антинаучные концепции менделистов-морганистов-вейсманистов, —
«Попробуй, разберись, что он в это время думает», — Федор Иванович, слушая Брузжака, с исследовательским интересом вникал в его интонации. Зная Саула, он видел, что сейчас карликовый самец принял свое очередное обличье и занимается любимым делом. «Что же он думает в это время? — не отставал вопрос. — Не может быть, чтоб он так думал. Он создает образ, читает роль. Речь идет отдельно, а собственные мысли — отдельно».
Интересное явление, которое Федор Иванович, подперев щеку, наблюдал, отвлекало его, снимало страх.
— Не схола-асты, не схоласты нападают, — громко сказал он, не шевельнувшись. — Материя, материя вышла и бьет вас! Фактами бьет!
— Открытые заявления двух вейсманистов, — вытягивалась тем временем из фанерного ящика, словно цепь с одинаковыми звеньями, гладкая речь. — Открытые заявления пойманных с поличным вейсманистов, которые, не стесняясь, смотрят в глаза общественности, призвавшей их, наконец, к ответу, говорят о том, что они не хотят считаться с нами… Предпочитают сохранить себя как часть воинствующего агрессивного отряда господствующих за границей реакционных биологических направлений… Действуя как пропагандисты фашистской идеологии…
— Товарищ!.. Товарищ оратор! — крикнул кто-то из последних рядов. — Товарищ, не знаю вас… Минуту!
Саул замолчал.
— Что вам? — спросил резко и недовольно и слегка поднялся на носках, чтобы увидеть говорившего.
— Вы увлеклись… Вы сказали, фашистская идеология… — звучал негромкий голос из глубины зала. — Вы так и сказали: фашистская. Надо словам знать цену. Мне известно, что товарищ Дежкин сражался на фронте с фашистами. Он имеет раны…
— Он эмпирически сражался, — Саул усмехнулся, и зал умолк, застыв от изумления. — Сражаться — это еще не все, товарищи. Надо еще понимать, за что и против чего сражаешься…
Федор Иванович, слегка порозовев, начал подниматься. Но в это время раздался трескучий голос Посошкова:
— Саул Борисыч! Саул Борисыч! Не городите вздор. У Федора Ивановича на теле ран больше, чем у вас естественных отверстий. И поверьте мне, тяжелые раны вернее говорят ему, что такое фашизм… Чем ваши естественные, так сказать… органы чувств.
Зал хоть и слабо, но весело зашумел. Даже Варичев ухмыльнулся и, выждав немного, лениво ударил карандашом по графину.
— Товарищи! Давайте вернемся к тому, для чего мы здесь собрались.