Белые одежды
Шрифт:
Вдруг через боковую дверь вошел нарядный, ловкий, как фехтовальщик, академик Посошков. Проходя, нарочно задел кулаком Федора Ивановича. Промелькнули белые манжеты, хорошо отглаженный костюм — темный, с брусничным оттенком. Вспыхнула и погасла большая тропическая бабочка — малиновая, с жемчужными крапинами, присевшая там, где должен быть галстук. Светозар Алексеевич сдержанно поклонился знакомым и сел в первом ряду. Зал сразу затих, в задних рядах несколько человек приподнялись, чтобы разглядеть живого — не сдавшегося и маневрирующего вейсманиста-морганиста.
— Светозар Алексеевич! — пробубнил
Академик поблагодарил сдержанным поклоном, чуть поднял отстраняющую руку и остался на месте.
— Приступим, товарищи! — сказал Варичев, поднимаясь. — Я думаю, сначала мы выслушаем сообщение Светозара Алексеевича о его поездке. Нет других предложений?
Посошков, перегибаясь, неслышно облетел помост и появился на трибуне. Федор Иванович любил его движения, всю его собранность, четкость. Лицо Светозара Алексеевича стало еще худощавее, черные глаза поблескивали на дне мягких теней, там угадывались страдание, твердость и интерес к происходящему. Серая дощечка усов была четко подстрижена, подчеркивала все оттенки настроения академика, давно уже не выходившего на арену, и вот решившего обнажить сталь.
Все почувствовали эту его решимость. Пролетел легкий шумок и мгновенно опал. Саул — тот только это и видел. Заулыбался, чуя начало драки.
Но Посошков не выхватил свою сталь. Он завел длинный и спокойный отчет о поездке советской делегации по чужой стране. Начал рассказывать об опытах с удвоением хромосом у гречихи. Сказал мимоходом:
«У нас все раньше Владимир Владимирович Сахаров сделал и с большим эффектом». Потом перешел к полиплоидной свекле, рассказал об урожаях последних лет на свекловичных плантациях, о том, чем шведы объясняют этот прирост — и опять же оказалось, что наряду с применяемой системой земледелия здесь значительную роль играет внедрение предложенных генетиками новинок, широкое использование растений с удвоенным набором хромосом. Корнеплоды получаются крупнее и содержат больше белка и крахмала, богаче сахарами, кислотами и витаминами.
— Светозар Алексеевич! Светозар Алексеевич! — это Саул не выдержал и, как он это делал всегда, металлическим голосом молодого грача с улыбкой прервал Посошкова. — Все знают о ваших симпатиях. Достаточно нам реакционных теорий. Не нужно, не нужно нас агитировать!..
— Какая наглость… — сказал академик, и усы его гадливо двинулись в сторону Брузжака.
Саул нежно улыбнулся в зал. Посошков, взявшись за край трибуны сухими пальцами, сверкнув большим обручальным кольцом, сморщил лоб, вспоминая, на чем он остановился, и продолжал свой отчет. Да, он был опытным бойцом, он хотел, чтобы противник напал первым. Завел пространный рассказ о том, что Шведские и датские ученые не ограничиваются колхицином, что найдено много новых средств воздействия на клетку. Так, например, синтезированы новые вещества-мутагены — этиленимин и нитрозогуанидин. Есть и еще…
Его остановила нарастающая волна искреннего смеха. Он посмотрел в зал сначала удивленно, потом с интересом. Федор Иванович уже понял, в чем дело: смеялись над странными словами.
— Светозар Алексеевич! — послышался женский басок. — Ой! Повтори, пожалуйста, второе слово. Женское ухо не принимает… Как это… «Нетрогайгавнидин»? Повтори,
— А-а-анна Богумиловна! — Посошков протянул к ней руки. — У вас же марксистское ухо! Марксистка, а смеетесь над материей! Над мыслью, познающей вещество!
Тут Саул, взявший карандаш у Варичева, несколько раз звонко ударил по графину.
— Светозар Алексеевич! Оставьте эту схоластику себе! Эта материя, над которой совершено такое насилие, сама себя не узнает!
— Меня пригласили, как я понимаю… — рыкнул неожиданным баском Посошков, — чтобы послушать, что я там увидел, и подвергнуть критике мое выступление на конгрессе. Бестактные, малообразованные элементы, распущенные всяческими потачками… Совершенно не знакомые с нормами поведения в среде ученых… — при этом он холодно смотрел на Саула. — И излишне самоуверенные… меня здесь все время перебивают. Председатель их не останавливает. Отлично! Стало быть, отчет мой не нужен. Задача облегчается, я ухожу с трибуны.
И он все так же ловко облетел трибуну и сел на свое место в первом ряду.
— Светозар Алексеевич! — Варичев застенчиво зашевелился на своем месте. — Мы просим у вас прошения Пожалуйста, продолжайте, перебивать вас больше не будут.
— Нет, я больше ничего не скажу. В Швеции не работают по методу академика Рядно. О достижениях сторонников Рядно никто на конгрессе не докладывал. Кроме меня… Я доложил все, что мне написали. А у шведов — сплошные вейсманисты-морганисты, насилующие материю. Так что переходите к вопросам. Только по делу задавайте. Я отвечу отсюда.
— Хорошо, будем по делу. Нам сообщили, что во время доклада вы допустили отход… Отошли от согласованного текста…
— Кто сообщил? В чем заключался отход? — трескучим голосом спросил академик, как бы головой отбивая мяч.
— Мне позвонил… Я думаю в этом нет тайны… Официально уведомил нас академик Рядно. Сообщил, что вы отклонились от утвержденного текста…
Лицо Варичева еще больше отяжелело. Он медленно произносил страшные слова и, словно не узнавая, с легким любопытством смотрел на того, кто сидел перед ним в первом ряду, как бы распятый на спинке стула, раскинувшись, как для прыжка вперед. В зале стояла тишина.
— Вы отклонились от текста. Я это повторяю. С чувством сожаления… Вы объявили, что в СССР якобы произведено успешное скрещивание дикого вида картофеля «Контумакс» с культурным «Солянум туберозум»…
— Кассиан Дамианович прав. Я сделал такое объявление. Только не якобы, а просто произведено. Дальше…
— Откуда у вас эти сведения?
— Вся работа шла у меня на глазах. Я же проректор по науке…
Смех зала на миг тронул тишину.
— Напрасно смеетесь, товарищи. Настоящий проректор обязан заниматься настоящей наукой.
— Мы принимаем к сведению ваше вызывающее заявление… Еще вопрос. Статья для «Проблем ботаники»… Вы пользовались ею?
— В числе других материалов.
— Кто автор статьи?
— Напечатано, что Дежкин.
Зал тревожно зашумел. Варичев ударил карандашом по графину.
— Кто дал вам оттиск?
— В Москве получил. От кого — поклялся молчать.
— Если вы поклялись молчать… значит, вы, я полагаю, знали, что советская общественность не одобрит то, что вы поклялись от нее скрыть…