Белые одежды
Шрифт:
Месяца два с лишним назад — как раз под старый Новый год — они, беседуя о свободе воли, прогуливались по Советской улице вдвоем — он и Федор Иванович — и зашли в большой магазин «Культтовары», размещенный в том же доме, где жил поэт Кондаков. Зачем зашли, Федор Иванович уже забыл. Но одно запомнилось: подойдя к какому-то прилавку, они оба сразу увидели под стеклом коробку грима для самодеятельной сцены и взглянули друг на друга. «Подарю-ка ему грим! — подумал Федор Иванович. — Будет в самый раз!» И, затаив улыбку, полез в карман за деньгами. Свешников опередил. Попросил у
— Мой вам новогодний подарок.
— Это что — с каким-нибудь значением? — спросил Федор Иванович, весело глядя ему в глаза.
— Сам не пойму — взял да и купил. Зато оригинально.
Теперь эта коробка лежала на подоконнике. А за окном, помахивая газеткой, шел сам даритель. Он пересек все поле зрения и исчез. «Пронесло», — подумал Федор Иванович. Его беспокоили странные отношения, уже давно сложившиеся между ними. Отношения продолжали развиваться, и впереди уже смутно угадывался какой-то предел. Хотелось вырваться из этой упряжки, но не было сил — для этого надо было бросить какую-то резкость в эту приветливую, растерянную, почти детскую улыбку. А как бросишь? «Ведь я же не знаю его целей… Ну и что же, что он оттуда…»
Он вдруг услышал шаги по коридору. Полковник шел к нему. Раздался негромкий стук в дверь.
— А-а! — закричал Федор Иванович, открывая дверь. — Кто пришел! Кого принесло! Какими судьбами!
— Вот он где живет! — тем же слишком радостным голосом откликнулся Свешников, топчась у двери, с любопытством озираясь. — Жилище философа! Так вот где он проводит бессонные ночи в размышлениях!..
— Михаил Порфирьевич! Давайте ваше пальто! — чувствуя всю трусливую фальшь своего голоса, Федор Иванович подошел, чтобы помочь гостю раздеться.
«Вот черт, — подумал он, протягивая руки к черному пальто. — Сейчас начнет потихоньку вытаскивать из меня…»
— Я сам, — полковник вдруг посмотрел ему в лицо с мгновенной укоризной и стал снимать пальто. Перед этим он бросил свою сложенную газету на стол. Она медленно начала раскрываться, и оказалось, что туда вложена книжка: «Т. Морган. Структурные основы наследственности». И на ней был знакомый чернильный штамп: «не выдавать». Наискось, поперек слова «Морган».
«Что это — пароль? Или приманка?» — подумал Федор Иванович.
Возникла пауза. Свешников заметил взгляд Федора Ивановича, на миг остановился с пальто, висящим на одном плече, но мгновенно же и овладел собой. Спокойно повесил пальто на вешалку у двери. На нем теперь был военный китель с золотистыми погонами.
— Интересуетесь? — спросил Федор Иванович, кивнув на книжку.
— Да так вот, решил… Взял тут у одного… Вы, конечно, знакомы с этой штукой?
— И труд читал… — Федор Иванович хотел сказать еще: «И книжку эту знаю, и даже ее хозяина», — но промолчал. Важные сведения нельзя выпускать из хранилища памяти без особой нужды. Он промолчал. А сам факт, растревожив душу, уселся там, похоже, навсегда.
Лицо у Михаила Порфирьевича, шея и руки — все было крапчатым и нежным. Светились рыжие волоски. Но из этой нежности были собраны на лице толстые складки, которые и при детской
— Ну что же, товарищ полковник, — сказал Федор Иванович, помедлив. — Садитесь и рассказывайте. Вы пришли специально ко мне — значит, у вас…
— Вы думаете, у нас всегда должны быть дела? Ну да, я понимаю… Без приглашения…
— Скажу честно: когда так входит человек вашей профессии, всегда…
— Вы думаете, нам следует быть в полной профессиональной изоляции? Думаете, это приятно — вот так знать…
— Ничего не попишешь — служба.
— Но я же с вами, по крайней мере сейчас, не на работе…
— Сказал волк барашку…
— Вы не очень приветливы, Федор Иванович.
— А что остается Федору Ивановичу, когда ему говорят: с вами, дорогой, я не на работе. По крайней мере, сейчас. Интонацию вы улавливаете?
Они оба затаили дыхание и стали смотреть по сторонам. Сидели друг против друга, барабанили пальцами по столу. «Вот и бросил резкость в лицо, — думал Федор Иванович. — Вот и вырвался из упряжки. Никуда, никуда не уйти!» Он уже искательно поглядывал на гостя — что бы такое сказать ему помягче… Свешников, видимо, тоже чувствовал себя виноватым. Он быстро справился с неловкостью.
— Это у вас на подоконнике, по-моему, мой подарок. Любуетесь?
— Грим ведь предназначен… очень определенно. До сих пор не знаю, что с ним делать.
— И не надо знать. Это — средство общения, — полковник дружелюбно улыбнулся.
— Если бы я тогда опередил вас, это средство лежало бы на вашем окне.
— Разумеется… — Свешников опять замолчал, поглядывая по сторонам. — Что это за таинственные знаки вы тут понаставили? Вот я вошел — и куда ни посмотрю, везде они. На стене, на подоконнике… Тут вот, на столе, сразу три. Крест какой-то… Это икс? У вас был неразрешимый вопрос? Или знак умножения? Что это такое?
— Не крест и не икс. Объемная фигура, вроде песочных часов. Видели песочные часы? Два конуса. Вот этот конус вверх расходится, в бесконечность. А второй — вниз. Тоже в бесконечность.
— Это вы рисовали, когда впервые пришло в голову? Обдумывали?
— Когда впервые услышал от другого человека. Рисовал, чтоб понять то, что услышал.
— Я забыл… У вас всегда автор мысли не вы, а кто-то другой. А вас больше интересуют разработки и интерпретация готовых идей.
— Лучше не скажешь!
— Хорошо… И что же они показывают, эти песочные часы?
— Ну, отчасти то, что бесконечностей в мире бесконечное число.
— Хороший символ. Наглядный. В общем-то это мы и так знаем.
— Это особые бесконечности. Их вы еще не знаете. Один мой знакомый открыл.
— Умный человек. А мне можно что-нибудь про них узнать? Про эти песочные часы…
— Потом как-нибудь.
— Вы куда-то собираетесь?
— Да. Если бы вы пришли минут на пять позднее…
— Так пойдемте! Я вас провожу, можно? Федор Иванович! Поверьте, у меня самый непосредственный, личный и дружественный интерес к вашим… концепциям. Безопасный для вас. Они всегда очень оригинальны и всегда дополняют… чем-то существенным…