Белые раджи
Шрифт:
— Ясно. Вы согласитесь быть моим посредником?
— Для меня нет ничего приятнее, - сказал пенгиран и сердечно протянул жесткую, будто кость, ладошку.
Затем он говорил долго и пространно. Речи принца помогли Джеймсу представить себе этот мир в целом, тогда как раньше он догадывался лишь о частностях, - представить себе брунейский двор, где велась жестокая барочная политика выживания, основанная на интригах и отравлениях; вообразить место, чье санскритское название означало «созданный морями», - некогда оно и впрямь напоминало громадную, тяжелую и блестящую жемчужину. Ведь после того, как первый султан
— А мой дядя... Ну, вы же в курсе?
– Добавил Бедруддин, с беспомощным сожалением слегка взмахнув рукой.
Джеймс вежливо вздохнул. О состоянии султана и впрямь знали все.
Джеймс принял командование войсками в Синиаване. Ему помогали Бедруддин, офицеры экипажа «Роялиста» и иланунский вождь Си Тундо. Макота находился там же, и, почувствовав, что его влияние под угрозой, поспешно отозвал Бедруддина: дескать, принцу крови негоже рисковать своей жизнью. Джеймса Брука эта мера встревожила.
Стычка была неизбежна, так как приходилось защищать построенный в последнюю очередь малый форт, ведь перед этим войска продвигались к вражеской крепости Белида, перемещая возводившиеся с необычайной скоростью укрепления. Все они сооружались по единому образцу: сначала раскорчевывали джунгли, вбивали квадратом сваи и возводили внутри дозорный путь с невысокими сторожевыми вышками по четырем углам. Центральная площадка отводилась для китайского гарнизона, а даякские воины занимали охраняемые рогатками скаты у свай. Эта система обороны была присуща самбасским китайцам, а малайцы привнесли от себя ранджоу– вонзенные в землю бамбуковые копья, которыми они протыкали ступни нападающих.
Посредственный тактик Джеймс прибег к чересчур традиционной, но всегда эффективной военной хитрости: он выманил врага из укреплений, а потом захватил его врасплох. Бедруддин оказался прав: мятежники восприняли появление Джеймса и его соратников как стихийное бедствие.
Новости разносились быстро и уже через несколько часов достигали самых отдаленных областей, охваченных восстанием. Все пришли в огромное возбуждение, и отдельные клеточки большого повстанческого грибка начали разлагаться. Казалось, все кругом вот-вот уйдет под землю. Отряды разбегались, а мятежники впадали в оцепенение.
Через несколько дней после стычки, прислонившись спиной к стене форта и чаевничая со своими ближайшими помощниками, Джеймс подытожил:
— Мы даже не пролили ни капли крови......
— Почти не пролили, - уточнил толстый и вечно растерянный хирург-датчанин по фамилии Вестерманн.
— Хоть это и неправдоподобно, наша эффектная вылазка из Синиавана положила конец войне, длившейся больше четырех лет. Словом... я надеюсь, что с войной действительно покончено...
В этом он уверен не был и знал лишь, что если речь и не шла о территориальной победе, по крайней мере, это стало символическим событием для страны, где символы обладают иным значением, нежели на Западе.
Уильямсон молчал, сосредоточенно срывая плоды с душистого хлебного дерева. Он думал, что, хотя восстание временно подавлено, за ним последует множество других или, скорее всего, оно будет беспрестанно почковаться, подобно бессмертной гидре.
— А Матусаин?
– Спросил капитан Эллиотт. Как и все возводившие свой род к Магомету, составлявшие тогда весьма вредоносную и беспокойную клику местные вожди, представитель побежденных Матусаин носил титул шарифа. Он соглашался вести переговоры только с Джеймсом.
— Он требует лишь освобождения пленников и заложников из гражданского населения. Я бы охотно выполнил его условия, но поскольку именно в этом вопросе Хассим не желает уступать, впору опасаться возобновления военных действий.
— Наверное, это устроило бы Макоту, - сказал хирург с таким оторопелым видом, словно только что прочитал эту фразу на луне.
— Бог весть, - вздохнул Джеймс.
Не прошло и недели, как он уже был в Кучинге, превратившемся после ливня в болото. Раджа муда Хассим принял Джеймса весьма радушно, назвав своим собратом, своим оком, кровью своего сердца, и собственноручно, кончиками янтарных пальцев поднес ему сладости.
— Какая победа, брат мой!
— Наша победа станет полной, только если мы примем условия Матусаина.
Лицо Хассима захлопнулось, точно шкатулка.
— Если мы даже уступим его требованию, это не означает, что он выполнит свои обязательства.
— Это уже другой вопрос - тогда у нас еще будет время поразмыслить. А пока мы не должны быть чересчур непреклонными. Восстановление мира возможно лишь ценой милосердия.
— Я подумаю над этим, - Хассим потупился.
— Нам нельзя мешкать.
— Матусаин вынашивает злодейские планы.
— Не желая уступать, мы даем им некое оправдание. К тому же от заложников и пленных никакого толку.
— Я подумаю над этим.
— Будьте благоразумны, раджа муда. Вы знаете, что я приехал сюда за вашим решением.
— Мы не можем позволить себе уступить.
— Прекрасно. В таком случае я поручаю все уладить вам и позволю себе откланяться.
Хассим велел перевести эту фразу повторно.
— Но... Как?
— Сердечно благодарю вас за гостеприимство.
— Неужели вы собираетесь уехать?
— Именно таково мое намерение.
Хассим долго поглаживал свое жемчужное ожерелье. Отъезд Джеймса Брука был равносилен катастрофе. Хотя раджа муда совсем не доверял Макоте и боялся оставить его полновластным хозяином Саравака, еще важнее было срочно вернуться в Бруней, где, как он предполагал, в его отсутствие плелись козни. Джеймс Брук должен остаться - любой ценой.
— Можно ли хоть в чем-либо отказать своему собрату?... Передайте Матусаину, что в знак нашего милосердия пленные и заложники освобождены. И если вы останетесь в Кучинге, туан Брук, зовите себя владыкой Саравака и Синиавана.