Белые тапочки от Версаче
Шрифт:
– Миша, опять ты балагуришь? От твоего баса дом гудит! – Темные глаза мужчины остановились на Кате, и на какую-то долю секунды ей показалось, что он или удивился, или даже испугался.
«Все-таки не нравлюсь я людям с первого взгляда, – с сожалением подумала она. – Начинают хорошо ко мне относиться, только пообщавшись со мной, узнав, что я за человек. А вот так вот сразу произвести впечатление у меня никогда не получалось». – Она непроизвольно расправила плечи, чтобы казаться чуть выше.
– А… – протянул Герман,
Михаил ухмыльнулся и, помахав ручкой, нетвердой походкой направился туда, откуда доносились смех и звуки какой-то бодрящей музыки.
Герман посмотрел на вечернее звездное небо и, словно определив время, сказал:
– Десять часов вечера. С учетом того, что съемки любовной сцены на сеновале начинаются на рассвете, а герой-любовник, то есть я, должен выглядеть свежо и бодро, извините, я просил меня после девяти часов не беспокоить! – грубо сказал Герман и попытался захлопнуть перед Катей дверь.
Она сама не знала, что на нее нашло, в каких фильмах такое видела, но Катя, мгновенно среагировав, просунула в дверную щель свою трость и не дала закрыть дверь. Правда, трость тоже не выдержала такого силового воздействия и благополучно треснула.
– Я, конечно, понимаю, что вы звезда и вам надо красиво выглядеть на сеновале, но вам придется меня выслушать. Я что, зря сюда ехала? К тому же мне и назад теперь будет идти тяжело со сломанной тростью, – сказала Катя и сама испугалась своей интонации.
Герман усмехнулся, в красивых глазах светились высокомерие и неприязнь.
– Автографа хватит?
– Я не за этим. Я хочу поговорить о вашем деде Иване Федоровиче, – сказала Катя.
– У меня нет никакого деда, не морочьте мне голову! Кто вы вообще такая? – спросил артист.
«Даже не стесняется, что стоит голый, совсем обнаглели эти артисты», – подумала Катя, с ужасом ощущая, как ее щеки заливает краска стыда.
– Меня зовут Екатерина, фамилия Лаврентьева, я врач вашего деда, то есть была им, и у меня большие опасения, что ваш дед попал в нехорошие руки.
– И что? – оперся о косяк двери голым плечом Герман.
– Ну, может быть, вы пустите меня в дом, я расскажу все подробно, что привело меня к вам, – сказала Катя.
– А больше вам ничего не надо? Пустить в дом. Мне нет дела до деда, потому что его никогда не было в моей жизни.
– Неправда, Иван Федорович мне рассказывал о вас. Вы же не будете вставать в позу обиженного мальчика? Человеку грозит смерть.
– Насколько мне известно, моему деду, как вы, Екатерина Лаврентьева, выражаетесь, не двадцать лет, и он когда-нибудь все равно умрет, – небрежно ответил Герман.
Катя подняла глаза и с недоумением посмотрела на него. В его глазах, кроме безразличия, ничего не читалось.
«Красивая пустая кукла, злой и бессердечный!» – подумала Катя, но, не выдержав его взгляда, принялась рассматривать татуировки и шрамы, украшавшие грудь артиста.
– Терпеть не могу татуировки, – сказала она.
– Правда? Это интересно. Простите, что не спросил у вас разрешения сделать их. Врач моего деда! Просто Баба Яга Костяная Нога, сломавшая свой костыль, – противно улыбнулся Герман.
– Плохой из вас герой-любовник, если вы говорите женщине такие слова, – спокойно сказала Катя, полная решимости достучаться до железобетонного сердца Германа.
– Это судить зрителям, а не тебе, – презрительно фыркнул он, отступая на шаг.
Он исчез внутри домика, Катя, секунду поразмыслив, решительно вошла следом.
– Ни один нормальный человек не может оставаться безучастным, если другого человека подстерегает опасность, – сказала Катя, входя через небольшую прихожую в комнату средних размеров.
Обстановка была в простом, деревенском стиле. Деревянный пол из широких ровных досок, низкий потолок, простая мебель и два плетеных кресла, в одном из которых расположился Герман, так и не удосужившийся накинуть на себя хоть какую-нибудь одежду.
– Вот пусть люди и позаботятся. Моя мать жила без отца, и я рос без деда, и ничем я этому человеку не обязан, – вяло ответил Герман.
– Но так же нельзя… Вы его единственный родственник! Забудьте обиды! Помогите старику!
– Если вы такая сердобольная, вот и помогайте, – смерил ее безразличным взглядом красавец.
– Я бы с удовольствием, но что я могу?! Ваш дед, мне кажется, попал в руки мошенников, – и Катя вкратце рассказала о подозрениях, которые зародились в ее голове. – Понимаете, почему я приехала к вам? Я ничего не могу! Иван Федорович не хочет меня видеть.
– Правильно делает, – фыркнул Герман.
– Я не могу пойти в милицию, так как у меня нет никаких доказательств, одни только подозрения. И потом, на каких основаниях я к ним пойду. Вы его единственный родственник, и вас в милиции послушают, а от меня не примут даже заявления.
– А вам не кажется, что вы ненормальная и ваши подозрения всего лишь глупые домыслы? – спросил Герман.
– На моем участке умерла женщина от сердечного приступа. Она тоже пользовалась услугами «Ангелов с поднебесья», а у моей подруги умер преподаватель, связавшийся с этой фирмой, – сказала Катя, чувствуя сквозняк, так как у Германа было распахнуто окно и входная дверь тоже не была закрыта до конца.
– А вы думали, что старые люди живут вечно? – усмехнулся Герман.
– Ну что вам стоит, Герман? А вдруг я права? Спасите деда! Поговорите с ним, пусть дед перепишет квартиру на вас, тогда он не будет нужен «Ангелам с поднебесья», и они отстанут от него, – предложила Катя. – Главное, чтобы не было поздно.