Белые тени
Шрифт:
— Людвиг Оскарович, миленький, — прервала его Ирен, — лучше расскажите что-нибудь веселенькое. Ну пожалуйста!
— Хорошо! Француз открывает дверь в ванную и при виде раздетой женщины восклицает: «Тысяча извинений, мадам!» Англичанин при той же ситуации лишь цедит: «Простите... сэр». Вежливость и такт.
Тем временем на столе появились тарелки, стаканы, блюдо со сладостями и крашеными яйцами, кусок окорока и еще какая-то снедь; кафанщик разлил по стаканам вино, поднял свой, чокнулся с графином, прохрипел: «Живили!» — и отпил глоток. Все посмотрели на Алексея. Он встал и сказал несколько приветственных слов.
— И Христос воскрес! — сказала Ирен, поднимаясь и подходя к
— Воистину воскресе! — ответили все хором.
— С вами всеми я уже христосовалась, а вот с Алексеем Алексеевичем нет. — И потянулась к нему. Губы у нее были влажные. От нее пахло крепкими духами и виноградной водкой.
Скачков криво улыбнулся и уставился в окно, черногорцы тихо заговорили о чем-то своем, видимо собираясь уходить, Чегодов стоял в сторонке и явно чувствовал себя неловко. И только Берендс, оглядев всех, заулыбался и, наклонившись к Кучерову, скороговоркой выпалил:
— Если двадцатилетний молодой человек или девушка ведут себя так, как в период полового созревания, это значит, что они еще не созрели. Я бы, пожалуй, назвал первой ступенью созревания человека способность полюбить своего ближнего, а не самого себя. Нарцисс любит в своем партнере только себя, или то, что сидит в нем сейчас, или свое прошлое, или то, каким он видит себя в будущем. А с таким миропониманием не может быть ни настоящей семьи, ни гармоничного общества, — закрыв глаза, продолжал Берендс.
— Мне кажется, — задумчиво начал Алексей, напряженно вспоминая то, что говорил Ленин, — умственная зрелость человека, а точнее, его интеллигентность начинается со «святого недовольства собой, с душевной чуткости, умения уважать другого человека и обязательного участия в делах общества, то есть гражданской активности, и еще многое другое...
— Милые мои философы, — заворковала Ирен, — однажды две молодые девушки, проскучав в гостях добрый час в обществе пожилого господина и кое-как от него отделавшись, спросили кого-то: «Кто этот скучный старичок?» — «Сократ!» — ответили им. Людвиг Оскарович, конечно, сейчас скажет: «Не в коня корм...» или еще что-нибудь в этом роде, а за меня, я надеюсь, заступится Алексей Алексеевич. Правда?
«Что ей от меня нужно?» — подумал Алексей и, глядя, как Берендс допил стакан и наполнил его снова, сказал:
— Конечно, Ирина Львовна, заступлюсь, и если кто-то сейчас на коне, то это не значит, что он может не оказаться под мухой!
— Под мушкой, под мушкой... — начал Берендс и умолк.
— Разрешите войти! — рявкнул громкий голос с порога. Все обернулись. На крыльце стояли три кадета: Жорж Гатуа, сын старого генерала, по прозванию Кинто, правофланговый первой сотни двухметровый богатырь Яковлев, по прозванию Букашка, и обезьяноподобный Петр Бережной. Кинто пришел по поручению отца пригласить Ирину Львовну, господина генерала и господ офицеров на обед, «а также и вас, господа». — И он поклонился в сторону черногорцев.
А Букашка и Петр пришли по поручению врача отвести Чегодова в лазарет.
Кадеты попрощались и ушли. Алексей, глядя им вслед, думал о Чегодове: «Неглупый парень. Надо обязательно в ближайшие же дни зайти к нему в лазарет и до конца разработать версию нашего знакомства».
Трое черногорцев, попросив передать привет и благодарность за приглашение генералу Гатуа, удалились. И вскоре с лужайки, где они устроились, понеслась старинная юнацкая песня:
Уранила Косовка девойка,Уранила рано у неделю,У неделю прийе ярка сунца,У неделю прийе ярка сунца... [15]15
Рано встала девушка-косовка,
В воскресенье рано поутру,
В воскресенье до восхода солнца,
В воскресенье до восхода солнца.
Песня неслась, неторопливо повествуя о событиях давно минувших лет, и навевала грусть.
— Да, у каждого народа и человека есть свое Косово [16] , — задумчиво сказал Кучеров. — Ну что ж, господа, пойдемте!
У Гатуа к тому времени собралось большое общество во главе с директором. Речь шла о том, как встречать прибывающего через два дня генерала Врангеля. Директор корпуса уговаривал старого Гатуа командовать парадом.
Все были возбуждены, и горячо обсуждали неожиданный приезд, и с беспокойством думали, уж не последуют ли опять какие смещения и перемены.
16
Историческое поражение сербских войск на Косовом поле в 1389 году, отраженное в народном эпосе.
Кадеты в тот же день узнали о предстоящем прибытии главковерха и комментировали его по-своему. Молодые, неискушенные, они наивно полагали, что Врангель едет неспроста, что грядут важные события. Они еще во что-то верили, на что-то надеялись.
Генерал Кучеров с тревогой думал о том, что с Черным бароном разговор предстоит весьма неприятный и, вероятно, чреватый последствиями.
Алексей смотрел на всю эту кутерьму и невольно вспоминал, какое удручающее впечатление произвел на него захолустный городок, заброшенный среди гор, обнесенный колючей проволокой лагерь-крепость, персонал кадетского корпуса с его устарелыми, словно покрытыми мохом, философскими концепциями, с чуждым умничающим цинизмом, пустой светской болтовней и непривычным жизненным укладом.
До последнего времени ему казалось, что он бродит в ином мире, мире теней, в огромной комнате, откуда вынесли мебель, с оцепеневшими белыми тенями на стене. И будто его самого охватывает какое-то похожее на смерть оцепенение.
Но эти последние дни показали, что в этом мертвом царстве пробиваются ростки жизни. Намечалась работа с кадетами. Был установлен контакт с Кучеровым. И Алексей надеялся в ближайшее время понять окутывающий генерала шпионский клубок, поговорить с Петром Михайловичем начистоту. Но приезд Врангеля мог внести путаницу. Даже сорвать операцию. Он понимал, что за Кучеровым сегодня же будет установлено наблюдение и откровенный разговор с ним небезопасен.
«Придется ждать! — решил он. — Врангелю Кучерова не переубедить! И все-таки ухо надо держать востро и, если потребуется, — вмешаться. Но как?»
Алексей все больше убеждался, как правы были московские товарищи, порекомендовавшие сделать все возможное, чтобы остаться на неопределенное время при кадетском корпусе и сколотить крепкое звено истинных патриотов родины, непредвзято относящихся к СССР.
Такие люди могли бы сыграть немаловажную роль среди русской молодежи, группирующейся преимущественно в университетских городах, среди юношей, напичканных идеями реванша, неустойчивых и склонных к авантюрам, их завлекают в свои ряды всевозможные белоэмигрантские контрреволюционные организации и вербуют для шпионской деятельности против Советского Союза различные иностранные разведки.