Белые тени
Шрифт:
— Значит, ни денег, ни табакерки в кассе уже не было, значит, их взял Павский. Он-то не знал о том, что Кучеров пойдет провожать Хранича. Услыхав и поняв, что «Дина» — ключ к шифру, и решив, что генерал капитулирует, Павский, не мудрствуя лукаво, пошел за документами. А ключ, по-видимому, выкрала для него из директорского сейфа Грация. Неужто она такая дура! Такую вербовать опасно! А какова роль Берендса? Что нужно ему? За чем охотился он? За деньгами? Вряд ли! Но и Павский, наверно, не взял эти деньги. Может быть, Мальцев? Этот войсковой старшина способен на все!»
Через несколько минут Алексей, никем не замеченный, выскользнул из дома и неторопливо направился в верхнюю часть крепости, к старому генералу Гатуа.
«Ценность
Вуйкович знал, что этот статный черногорец, выходец из старинной знатной семьи, один из самых влиятельных и популярных людей во всей округе. Мало того, полиция накопила материал, достаточный для того, чтобы предъявить обвинение в подрывной деятельности и посадить Хранича за решетку, но об этом не могло быть и речи. Чика Васо был не по зубам начальнику полиции захолустного городка, каким являлся Билеча. А играть с огнем Вуйкович не любил. И, кроме того, старик невольно внушал симпатию и почтение. Поэтому между властями предержащими и многочисленным кланом Храничей сохранялся некий вооруженный нейтралитет.
— Садитесь, господин Хранич, — сказал. Вуйкович, приветствуя его рукой. — Разрешите выразить вам свое сочувствие! Я понимаю, как тяжело потерять доброго товарища. Да еще при таких обстоятельствах.
Черногорец опустился на стул. Он был бледен, в глазах стояла печаль, у переносицы залегли глубокие борозды. Рука, державшая длинную трубку, дрожала. Опустив подбородок на рукоять тяжелой суковатой трости, он уставился тяжелым взглядом своих черных, как агат, глаз на Вуйковича.
— Был у меня, комиссар, племянник, сын покойного брата Йовы. Всю войну провоевал, в каких только сражениях не участвовал — и в прорыве под Салониками, и под Каймак-Чаланом. Дослужился до капитана, получил, шутка ли, из рук короля Петра Кара георгиевскую звезду. Кончилась война. Собрался домой родных, жену, детей повидать, рад-радешенек. Назавтра собирался уезжать, а ночью в реке утонул, не то сам, не то утопили. Вот так! — Он причмокнул и продолжал: — Любит судьба подшутить над человеком. Ох, как любит!
Начальник полиции по-волчьи смотрел куда-то в угол. Потом украдкой взглянул на часы. «Десять часов пять минут, — отметил он про себя, — интересно, где застрял этот чурбан?» Следователя он величал в зависимости от настроения: «чурбаном», когда настроение было ниже среднего; «жеребцом» — при скверном настроении, ну а когда рвал и метал, то ругал его на все корки, так что у бывалого жандармского унтера Крсты вяли уши.
— Давно я не видел, никогда не видел таким генерала! — продолжал Хранич. — Весь он светился какой-то большой внутренней радостью. Хотел сегодня со всеми делами покончить и вечером выехать. Я ему и подводу заказал. «Поеду, — говорит, — чика Васо, на Дон. Будь что будет! Негоже человеку от своей земли и народа отрываться. Тяжело ему сейчас, нашему народу».
Вуйкович заерзал на своем стуле и буркнул:
— Наслушался коммунистической пропаганды. А еще генерал. Не пойму я этих русских. За что его убили? Политика? А куда девались деньги? Сто шестьдесят восемь тысяч динаров? Павский говорит, что это сделали коммунисты. Что скажете?
— Рука Москвы! Коммунисты во всем виноваты. Сколько времени уже дождя у нас нет, кукуруза гибнет: происки Кремля, не иначе! Павский к этому делу причастен. Просил меня вчера генерал зайти к подводчику Алимхану и сказать, что переносит свой отъезд на двадцать четыре часа, на сутки. Алимхан потом мне и рассказал, как пришел к нему сначала генерал с бородкой и договорился насчет подводы на субботу с тем, чтобы больше никого не брал и о поездке бы помалкивал, боится-де комитов. А вскоре пришел полковник, высокий, с рыбьими глазами, и спрашивает: к вам генерал не заходил, часом, подводу не заказывал? Алимхан ему все и рассказал. Думал, что генерал
Внезапно распахнулась дверь, в комнату влетел рябой следователь. Его большие усы топорщились, глаза блестели, в руке он держал женский носовой платок, молча сунул его Вуйковичу.
— Вот, поглядите! — сказал он, с трудом переводя дух. — Свежий след помады, и сохранился еще запах духов. Понюхайте, это убигановские духи «Келкё-флёр». Надушен платок только вчера, еще улавливается весь букет, завтра останется только запах розы и, пожалуй, герани. Платок обронили, когда рылись в чемодане жертвы. Он принадлежит мадам Скачковой. Она созналась, что это ее платок. — Следователь торжествующе посмотрел на Вуйковича и тут только заметил сидящего в стороне Хранича.
— Ладно, докладывайте дальше, — махнув рукой, сказал начальник полиции, довольный промашкой следователя. — Раз уж начали, валяйте.
Недовольно покосившись на Хранича, усач следователь что-то невнятно пробормотал вместо приветствия, кивнул неопределенно головой и, повернувшись к начальнику, тихо продолжал:
— Я пригласил в отведенный мне кабинет мадам Скачкову. Она вошла, увидела платок и растерялась, но тотчас взяла себя в руки. Не желаете ли присутствовать при допросе, или, может, сами хотите ее допросить? Или разрешите мне? Как я умею...
— Эх, мой милый, я же сказал, что торопиться не нужно, а ты сразу быка за рога. Ступайте, я сейчас приду, поговорите с ней о погоде... Жеребец, экий жеребец, — пробормотал он вслед уходящему помощнику. — Рубит сплеча! — Потом взял платок кончиками пальцев, поднял его и, глядя на Хранича, улыбаясь, сказал: — Улика номер два. Топор убийцы в сарае, видимо, подброшенный, — номер один, а теперь платок грабителя в комнате жертвы, может, тоже подброшенный? Чепуха какая! Скажите, господин Хранич, каковы отношения между Хованским и Скачковой?
— Она за ним бегала, он — от нее!
— Она курит? — спросил он, продолжая рассматривать платок.
— Нет, не курит.
— Значит, этот платок побывал в кармане у мужчины. Хованский курит?
— Курит папиросы, но очень редко. Павский вовсе не курит. Скачков и Мальцев курят сигареты «Зету», а мы — трубки: Берендс — «кепстен» [23] , а я с Гатуа наш «герцеговинский»! — и Хранич вытащил из широкого пояса кисет, начал набивать трубку.
— Ну это экспертиза установит. Придется посылать в Требинье. Кепстен! Интересно!
23
Кепстен — сорт трубочного табака.
— Полагаю, комиссар, что Берендс умнее и опытнее нас с вами. Правда, у него еще играет кровь и он, мне кажется, не прочь пощекотать себе нервы, его тянет к приключениям, как старого артиста к сцене — но уже не в амплуа первого любовника, а в качестве режиссера. У режиссеров же всегда найдутся серьезные покровители. Мы с товарищами считаем вас вполне приличным человеком и хорошим начальником полиции. На многие вещи вы смотрите здраво и разбираетесь в обстановке. Не будем ставить точек над «и». — Чика Васо намекал на то, что Вуйкович смотрит на деятельность коммунистов в городке сквозь пальцы и ему известно, что Крста предупреждает их о предпринимаемых акциях. — Поэтому даю вам добрый совет — не лезьте в русские дела. В них сам черт ногу сломит. Эти лишившиеся родины люди рассеялись по всему свету семенами ненависти, непримиримости и лютой злобы ко всему инакомыслящему, их среда подобна болоту с ядовитыми испарениями, в котором одурманенную жертву неминуемо засосет.