Белые волки. Часть 2. Эльза
Шрифт:
— Ты жестокий, — она повернула к нему заплаканное лицо с влажными дорожками слез, блестевшими в лунном свете. — Ты такой же жестокий, как и он. Вы оба позволяете себе все, что захотите, а меня держите в заложницах и заставляете на это смотреть.
Ян неторопливо вынул из кармана платок и аккуратно промокнул ее веки, подправил тушь под слипшимися ресницами и подул на покрасневшую кожу.
— Если хочешь, я не буду больше ничего себе позволять, — терпеливо, как капризному ребенку, пообещал ей он. — Я не знал, что это имеет для тебя какое-то значение.
— Имеет, — бросила ему Северина, подхватила на плечах накидку и практически
В зал она вернулась в еще более расстроенных чувствах, чем уходила. Зачем, ну зачем сказала это Яну? Зачем буквально взяла с него обещание воздержания, зная, что это все равно ни к чему не приведет? Видимо, ее эгоистичную натуру уже ничем не переломить. Теперь он тоже будет мучиться, как и она, но она-то хотя бы свое наказание заслужила. Тем более, ее страшная, болезненная зависимость от Димитрия с годами никуда не делась и не денется уже никогда. Она почти добилась его. Почти. Но, пытаясь завладеть им, не учла, что в ответ он тоже завладеет ею, и это взаимное обладание окажется горьким, слишком горьким на вкус, как и послевкусие каждого их поцелуя. Она может попытаться вырваться, но на алтарь ее безумной, разрушительной любви принесено уже столько жертв, что дорога назад кажется невозможной.
Праздник входил в разгар, танцующие пары кружились по паркету под журчащие переливы голосов виолончели и скрипок. Музыканты знали свое дело, не зря их пригласили играть на такой торжественный прием. После свежего воздуха в помещении показалось жарко и душно, чужой смех звучал все громче, ударяя резкой болью по вискам. Северина поискала глазами бирюзовое платье, но не нашла, как и белый костюм наместника. Она подошла к одной из своих девушек, щебетавших на кушетке, выхватила у той из рук бокал и залпом выпила. Наверно, стоит напиться. Напиться, чтобы не думать ни о чем.
— Где Его Сиятельство? — спросила вялым голосом, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— Он вышел около получаса назад, — откликнулась одна из подружек.
— И с ним была Алисия, — подхватила вторая.
— Слуга, разносивший спиртное, видел, что они направились в зимний сад, — продолжила третья.
Северина безрадостно улыбнулась. Конечно, ее пташки всегда знали все и обо всех, они привыкли к своей работе и выполняли ее без дополнительного напоминания.
— Вы — умницы, — похвалила она девушек, и у тех радостно заблестели глаза, — а теперь пройдитесь-ка по залу и соберите мне свежих сплетен к утреннему кофе. И не забывайте: наиболее болтливыми мужчины становятся в постели, а женщины — в уборной.
Живые стрелы, выпущенные ее уверенной рукой, тут же устремились в разные стороны, лавируя в толпе и выбирая свои цели. Северина же направилась к выходу, по пути прихватив с подноса пробегавшего мимо слуги еще бокал. Ян прав, о любви нельзя просить, и Димитрий никогда не просил, чтобы она его любила. Но она все равно шла за ним, как привязанная, и не могла отпустить. И в их брачную ночь он тоже поклялся, что ее не отпустит. Странные, больные отношения связали их задолго до этого прочнее уз брака.
Зимний сад располагался на первом этаже в виде пристройки к основному зданию, и от улицы его отделяло лишь двойное стекло крыши и стен. Здесь было достаточно прохладно, и Северина порадовалась, что не стала сбрасывать накидку. Пташки не обманули, наместник находился внутри, о чем свидетельствовала выстроившаяся у входа личная охрана. Приближаясь к ним по коридору, выстланному мягкой, скрадывающей
Свет в зимнем саду не горел, единственным источником освещения являлось слабое сияние луны, и экзотические деревья и растения казались в полутьме причудливыми фигурами животных. Северина постояла немного, вдыхая запах земли, удобренной специальными питательными смесями, и слушая журчание декоративного фонтанчика, который — как было ей известно — находился в самом центре павильона. Обстановка выглядела мирной, привычной и безобидной. Но уже через секунду ноздрей Северины коснулся плотный, амбровый шлейф духов Алисии, мускусный аромат возбужденного мужского тела, который она знала с шестнадцати лет и не перепутала бы ни с чем на свете, и едва слышный шорох ткани.
Она пошла вперед по каменистой дорожке и через десяток шагов наступила на скользкое бирюзовое пятно шелка, брошенное на землю. Безжалостно пройдясь по нему каблуками, Северина отвела от лица широкие плотные листья неизвестного ей растения и увидела впереди просвет небольшой аллеи, устроенной для отдыха. На самом краю, у бьющего из земли ввысь снопа тростниковых стеблей, стояла полупустая бутылка шампанского. Северина поставила рядом свой осушенный бокал, взяла ее и поднесла к губам, отчетливо ощутив на горлышке вкус губ Димитрия. Закрыв глаза, она откинула голову и сделала несколько глотков, чувствуя, что падает в бездну, из которой нет возврата. Почему-то в юности, девчонкой, делать это было легче, теперь же осознавать всю катастрофичность своего положения и собственное бессилие становилось невыносимо.
Так, с бутылкой в руке, она и вышла на аллею, остановилась, разглядывая полуобнаженную Алисию, прижатую спиной к постаменту святого Иакова — покровителя ученых мужей и дипломатов, и полностью одетого Димитрия, стоявшего между ее распахнутых ног. Иаков был высечен из мрамора сидящим на скамье с большим открытым фолиантом в руках, его кустистые брови хмуро сдвинулись, словно он выражал недовольство тем, что ему мешали предаваться науке. Откинувшись, Алисия примостила затылок как раз на его облаченную в летнюю сандалию ногу, а ее упругий зад уместился на небольшом выступе постамента, предназначенном для свечей, которые приносили и зажигали здесь только в день этого святого. Стиснув между двумя пальцами ее беззащитный розовый сосок, Димитрий ласкал губами шею девушки, вырывая из ее груди сладкие, протяжные вздохи.
Сегодня он играл в благородного. В глазах у Северины потемнело. Она практически почувствовала на своей коже эти тягучие, дразнящие прикосновения его языка и почти что сама застонала. Какая насмешка судьбы. Она столько раз наблюдала, как другие люди занимаются любовью, что в конце концов перестала вообще что-либо чувствовать от этого зрелища. Это развлечение стало обыденным, как послушать музыку или полюбоваться на спортивную игру. Но только если это был не Димитрий. И каким-то необъяснимым шестым чувством догадавшись об этом, он вынес ей самую тяжелую кару из всех возможных: на него она могла лишь смотреть.