Белые волки. Часть 2. Эльза
Шрифт:
Потом Алекс заходил в темный дом, раздевался и ложился в постель, чтобы до утра согревать замерзшую Эльзу — словно ладонью прикрывать от сквозняка едва теплящийся огонек крохотной свечи.
"Почему и когда, гребаный ты бездушный ублюдок?"
Но в эту ночь все изменилось. В эту ночь в его дом, наконец, пришли истинные.
Алекс успел задремать, когда во входную дверь тихонько поскреблись. И тут же в прихожей гулко застонали часы, отсчитывая одиннадцать ударов. Их звук множился, отражался от стен, вибрировал в барабанных перепонках, словно грохот массивных литых колоколов
На пороге стояла фигура, сплошь закутанная в неприметный плащ. Она чуть откинула капюшон, и по одному взгляду смиренных и сочувствующих глаз стало понятно, кто это такая. Алекс порадовался, что истинным хватило благоразумия не завалиться к нему толпой и посреди бела дня, — такое сборище могло бы привлечь ненужное внимание со стороны. Особенно, если все знали: после смерти матери начальник полиции ведет уединенный образ жизни и гостей не зовет. Не считая маленьких мужских слабостей, конечно.
Не говоря ни слова, женщина прошла в прихожую, и Алекс закрыл дверь. Он включил свет, догадываясь, что ей некомфортно находиться с ним наедине в тесном пространстве и в полной темноте, но истинная оробела еще больше. Возможно, ее смутил его взлохмаченный вид, обнаженный торс, старый неизлеченный шрам от укуса на плече и низко сидящий на бедрах пояс штанов. Алекс хмыкнул и потер грубый изогнутый рубец, не зная, как избавить ее от ощущения неловкости. Прежде ему и в голову не приходило задумываться о том, в чем встречать гостей. И правда, совсем одичал.
Женщина присела на невысокий обувной шкафчик, сложила руки на коленях, старательно избегая смотреть на Алекса, и устремила благоговейный взгляд на те самые часы. Словно на святыню любовалась. Рта она по-прежнему не раскрывала.
— Плащ? — протянул руку Алекс.
Женщина покачала головой.
— Воды? Чаю? Кофе?
Снова отрицательный жест.
— Можно пройти в гостиную, — приподняв бровь, уже с легкой иронией предложил он, но истинная лишь стиснула губы и усерднее вперилась глазами в часы.
В это время к двери подошел кто-то еще. Алекс отпер замок сразу же после короткого стука, впуская остроносого парнишку, который тоже держался диковато и поспешил примоститься рядом с женщиной. А дальше Алекс просто приоткрыл дверь и оставил так, а сам ушел на кухню, потому что истинные начали прибывать один за другим.
Он распахнул окно в сад, присел на подоконник и закурил, слушая шарканье ног в своей прихожей. Молчаливые, словно договорившиеся обо всем заранее или вовсе понимавшие друг друга без слов, они приходили и приходили, наполняя его дом чужими и незнакомыми человеческими запахами.
Внезапно все показалось Алексу нелепым и смешным. Он же не верит в это. Так же, как не верил его отец. Он не верит, что кучка фанатиков, помешанных на дарах природы, может помочь ему в том, в чем сам светлый бог не помог. И все-таки сидит тут и притворяется, что видит в их приходе смысл. И готов даже доверить им самое дорогое — Эльзу. А что, если они не спасут ее? Что, если
Или, может, именно потому, что он не верит, сам и не смог ей помочь?
— Мы готовы, — раздался голос за спиной. — Все собрались.
Алекс обернулся и увидел старика-знахаря в той же широкополой черной шляпе и потертом на локтях пиджаке. Тогда, спрыгнув с подоконника, он вышел в прихожую и оглядел молчаливое сборище. Мужчины и женщины разного возраста и уровня достатка посмотрели на него в ответ. Кто бы мог подумать, что их так много? Один… два… около дюжины точно набралось. Даже карлица притопала, сморщенная и безобразная, в пошитом на ее рост плащике, — откуда только такую взяли? Алекс поискал взглядом знакомые лица, не нашел, и, кажется, выдохнул с некоторым облегчением. Неприятное ощущение, что он знает меньше, чем хотелось бы, не отпускало.
А потом истинные вдруг принялись хозяйничать в его доме. Знахарь заявил, что им нужен подвал, и стоял на своем, пока Алекс не сдался и не распахнул для него дверцу. Сырым и холодным помещением он сам пользовался не часто. Можно сказать, вообще не пользовался. Раньше мать хранила там овощи, потом туда просто попадала вся ненужная утварь. Сундучок вот, тот самый, из кожи, там нашелся. А больше ничего интересного не было, только пыль и паутина.
Алекс понаблюдал, как молчаливо и споро истинные расчищают в центре подвала место, как ловко расставляют на полках толстые желтые свечи на плоских глиняных блюдцах, и не выдержал:
— А они разговаривать, вообще, умеют?
Знахарь, который тоже, засучив рукава, участвовал в подготовке, ненадолго отвлекся от дел.
— Умеют. Только чтобы ритуал провести, надо полностью тело, разум и душу очистить от всего наносного, житейского. Мы два предыдущих дня готовились, соблюдали голодание, молчание и погружение в себя. И пока не приступим, слова понапрасну тратить нельзя, чтобы нужный настрой не расплескать.
— Но вы же тратите, — скептически усмехнулся Алекс.
— А я не напрасно их трачу, — спокойно ответил старик, — я в тебя мудрость вкладываю. Ту самую, которую твой дед вложить не смог. — Он перевел взгляд на след от укуса и тоже усмехнулся: — Не болит, не чешется?
— Нет, — буркнул Алекс и отвернулся.
Наконец, все было готово. На каменном, на скорую руку подметенном полу углем начертили большой круг, по краям которого старик лично наложил какие-то оберегающие знаки. Свет потушили, оставив лишь живое пламя свечей, как того требовали непонятные Алексу правила. Он сходил за Эльзой и пока нес ее, бережно прижимая к груди, успел еще раз усомниться в содеянном. Она стала еще легче в его руках, словно пустая оболочка, такая беззащитная и хрупкая, готовая сломаться от любого неосторожного движения. Голова откинулась назад, губы потеряли краску и казались серыми, а глаза… они не меняли цвет несмотря ни на что. Он так хотел защитить, он так любил ее. Но он так боялся ее потерять…