Белым по черному
Шрифт:
В телецентре всё решилось довольно быстро — для пущей надёжности Виктор ещё и своё негласное начальство подключил. Оно тоже не было заинтересованно в излишней публичности персоны Михаила Фадеева. Виктора заверили, что программа изымается из сетки передач, вручили всю информацию, что у них имелась, и долго извинялись за свою недальновидность. Вот что доброе слово и принадлежность к грозным органам делают, с усмешкой подумал Виктор.
На стоянке он всё же решил быстренько просмотреть, что за невидимый враг у них появился. Вставил флэшку в планшет и, когда открылась первая страница документа, чуть не взвыл от досады — это всё его вина! Но теперь всё наконец-то встало на свои места!
Михаил просматривал полученную информацию
— Всё-таки папаша, — произнёс Михаил, устало потерев переносицу. — А я-то думал, что больше с ним не столкнусь.
Михаил ослабил, а потом полностью стянул галстук, бросил на рядом стоящий стул пиджак и расстегнул ворот рубашки.
— Жарко… Как же тут жарко, как в аду, — практически шёпотом произнёс он. — Достал меня папаша через столько лет.
— Он же умер, — удивлённо изрёк Виктор.
— Умер, а гадить вот не перестал, — кивнул Миша. — А, ну да, ты же не знаешь, это ещё до нашего с тобой знакомства-сотрудничества было, — горько усмехнулся он. — Единственный человек, которого ненавижу и не прощу никогда. Не надо, Витя, на меня так смотреть. Это не детские обиды и разочарования, это предательство. Верю, что понять это трудно, особенно на себе не испытав. Но даже врагу я такого не пожелаю. Слушай, друг, терпения наберись и слушай. К своим четырнадцати годам я не питал иллюзий по поводу родителя, давшего мне фамилию с отчеством, хотя видел его всего-то раз пять за всю жизнь. Но каждый запомнил. — Миша встал с кресла и принялся расхаживать по кабинету. — Нет, я его совершенно не интересовал как сын. Приходил он не ко мне, к матери. Первый раз — разводиться, я в первом классе учился, ещё удивился тогда, что мать с работы рано пришла и пирог поставила. Обычно она после вечерней школы часов в девять-десять вечера возвращалась. А тут… — Михаил подошёл к стеклянной стене, раздвинул жалюзи и смотрел в ночь, на тёмный, спешащий куда-то город. — Мне мать позволила пойти погулять, и я с пацанами в футбол гонял. И тут он меня не узнал, хотя я на него похож как две капли воды. Подозвал Серёжку, конфет ему горсть отсыпал, попросил мать мою на улицу вызвать, не хотел с бабушкой типа встречаться, а бабули уже к тому времени давно в живых не было. Серёжка позвал, а она его к нам домой завела, за стол усадила, меня с ним рядом. Хвалилась, какой я самостоятельный, тетрадки ему мои показывала. Он обещал приходить, ну и, сам понимаешь, пропал на несколько лет. Потом опять заглянул, деньги у матери взять, хвастался, что дочка-красавица родилась, вся в него. Меня на рыбалку звал, время оговорили. Я, как дурак, собрался, ждал его полдня, а он не пришёл. Но это всё ерунда. — Михаил вернулся к столу и сел на стул рядом с Виктором. — Последний раз я его видел, когда меня за взлом архива ФСБ взяли. Они ж всех из окружения трясли. Проверяли — сам ли я дурак или работаю на кого. Витя, он отрёкся от меня! — Михаил замолчал, выразительно глядя на друга. — Мать обвинил, мол, нагуляла, а он меня записал на себя из жалости, а так-то я ему вовсе не сын, потому как у него в роду таких выродков не случалось. Представляешь, мою маму обвинил… и в чём! Знал же, падла, что кроме него у неё никогда ни одного мужчины не было. Я смерти ему не желал, но не расстроился, когда он умер. Мать только жалко было, она так убивалась… Не знаю, кого любила: то ли мужа, то ли иллюзию своего недолгого счастья. Да и счастья ли…
Виктор, выслушав рассказ Михаила, положил ему руку на плечо.
— Предлагаю ехать по домам, — сказал он. — Угрозу мы нейтрализовали, а окончательно покончим с ней завтра, когда головы будут свежие.
Михаил согласно кивнул и поднялся.
— Да, ты прав, утро вечера мудренее. Давай по последней чашке кофе, чтоб в себя прийти, и поедем.
Виктор принёс кофе и сахар на всякий случай поставил, да стакан с холодной водой прихватил.
— Миша, я тут
Сказал и замер, потому что лифт, ведущий на этаж, ожил. Сначала поехал вниз, там двери раскрылись, судя по звуку, потом закрылись, и кабина начала подниматься.
Миша замер на месте, а Виктор вытащил из кобуры табельное оружие, передёрнул затвор, снял его с предохранителя и скрылся за шкафом в приёмной.
Двери лифта разъехались, и в приёмную бодрым шагом, стуча каблуками вошла Наталья Кирсанова с папкой в руках.
— Михаил Александрович, — она остановилась, с удивлением разглядывая взъерошенного шефа, — мне тут подписать нуж…
Она не договорила, так как за её спиной возник Виктор, а ствол стечкина упёрся ей между лопаток.
— Спокойно, руки подняла вверх, чтоб я видел.
Наталья издала нечеловеческий утробно-мычащий звук и, уронив папку, из которой полетели какие-то бумаги, рухнула на пол. Михаил пришёл в себя и подбежал к ней.
— Ну и что ты сделал? Теперь мне её домой везти. Вот только этих проблем нам сейчас не хватает, — сказал Миша, укладывая Наталью на диван.
— Ну, извини, так получилось, — ответил Виктор, плеснув Наталье водой из стакана в лицо. — Жалко, что уже поздно, но я сейчас кого-нибудь вызову, чтобы её отвезли.
— Нет, придётся мне, иначе мама весь мозг вынесет, — тяжело вздохнул Михаил.
Пришедшая в себя Наталья, всхлипывая, растирала по лицу потёкшую тушь.
— Ненормальные оба! Что наделали-то? — в сердцах проговорила она. — Я из-за вашего праздника допоздна тут торчу, а вы меня водой!..
…И потом всю дорогу Миша выслушивал её недовольство и завидовал Виктору, который уехал домой к жене и детям.
Глава 31
Оля открыла глаза и удивилась тому, что под утро сон всё-таки сморил её, правда, поспала совсем немного: последний раз смотрела на время в ожидании звонка или входящих сообщений в четыре, а сейчас всего-то шесть. Не выспалась, конечно, но разлёживаться некогда — пора вставать и собираться на занятия. Вот только мысли совсем не об учёбе. Оля очень волновалась: не было ещё ни одного вечера, чтобы Миша ей не позвонил или не написал. Ни одного, кроме вчерашнего…
Из зеркала в ванной комнате на неё смотрело заплаканное отражение с покрасневшими глазами, Оля только головой покачала: вот увидит её Миша такую — опять волноваться будет. И снова проверила сообщения в айфоне, в надежде, что Миша написал, но ничего не изменилось.
Пришлось вставать под холодный душ, чтобы взбодриться. Бессонная ночь даром не прошла: голова болела, под глазами залегли синяки — красавица та ещё.
Наскоро выпив кофе, Оля вернулась к себе, застелила диван и собрала сумку, осталось одеться и идти. С удивлением она обнаружила, что лифчик, далеко не новый, стал категорически мал — жал так, что грудь болела. Но с её первым размером вполне можно обойтись и без него, если поверх тонкой футболки надеть мохеровый свитер, то никто ничего и не заметит. Убедившись, что так и есть, Оля осталась довольна собой. «Надо попросить деньги у папы и купить новое бельё. И чего это грудь вдруг выросла? Хотя это хорошо, наверно», — неуверенно подумала она, захлопывая входную дверь. Но это всё потом, а сейчас надо спешить.
Выйдя на улицу, Оля не удержалась и снова посмотрела, нет ли новых входящих сообщений. Их отсутствие вызывало уже нешуточную тревогу, и она решила, что Миша важнее учёбы. Ничего страшного не случится, если она разок нарушит правила и пропустит занятия. Всё равно толку не будет — находясь в неведении и волнуясь, Оля не сможет воспринимать информацию.
В вагоне метро Оля всё время оглядывалась в поисках своего охранника, но его нигде не было, и она решила, что Миша охрану снял за ненадобностью. Эта мысль ударила в самое сердце. «Если моего стража со мной нет, то на это есть всего лишь две причины. Первая — угрозы больше не существует, а вторая — я не представляю никакой ценности, то есть просто больше не нужна, Миша меня бросил…», — думала она.