Белый Бушлат

Мелвилл Герман

— Que contentamento eo meu! [323] — заключил сам император, с глубоким удовлетворением скрещивая руки на груди и безмятежно взирая на наши ряды.

Итак, красота, блески радость— таков был припев трех знатных царедворцев. И как мне здесь нравится— незамысловатый перевод королевского замечания.

— Так, так, — проворчал угрюмый прибойничный за моей спиной. — На все это чертовски хорошо любоваться всяким шишкам вроде вас, но посмотрел бы я, что бы вы запели, если б вас самих заставить драить палубу или стирать себе в кровь локти, наводя блеск на всю эту треклятую железяку, не говоря уже о дюжине горячих, ожидающих вас у трапа,

если вы за обедом оставите после себя хоть малейшее жирное пятнышко на палубе.

323

Как мне здесь нравится! (порт.).

Да, да, чертовски здорово для вас, но уж как тошнехонько для нас!

В положенное время барабаны пробили отбой, и команда рассеялась по палубам.

Кое-кто из офицеров взял на себя обязанности чичероне, дабы ознакомить знатных иностранцев с внутренностями фрегата, касательно которых кое-кто из них проявил немало разумного любопытства. Почетная охрана, отобранная из морских пехотинцев, сопровождала их. Гости обошли жилые палубы, где с почтительного расстояния император заглянул в тросовую кладовую, нечто весьма подземное.

Подшкипер, полновластный хозяин сих мест, вежливо поклонился ему в полумраке и почтительно пригласил его величество сойти вниз и оказать ему честь своим посещением, но, приложив носовой платок к своему императорскому носу, его величество отклонил предложение. Вся компания начала восхождение на верхнюю палубу, что, принимая во внимание значительную глубину фрегата, напоминало восхождение на верхушку памятника на Банкер-Хилле [324] .

В то время как целая толпа собралась впереди ростров, снизу донесся внезапный крик; лейтенант уже ринулся со шканцев узнать, что случилось, когда старый матрос из приписанных к запасному якорю, находившийся неподалеку, отдав честь и поправив пояс, произнес:

324

Памятник на Банкер-Хилле заложен на месте первого сражения во время войны за независимость в 1825 г. Представляет собой гранитный столп высотой 221 фут.

— Не поручусь, сэр, но, кажись, один из королей в люк скувырнулся.

Оказалось, что он не так уж далек был от истины. Подымаясь по узкому трапу на батарейную палубу, сиятельнейший маркиз да Силва, приподымая фалды императорского фрака, дабы уберечь их от соприкосновения со свежепокрашенным комингсом люка, споткнулся о свою непомерно длинную шпагу, которая попала ему между ног, и загремел вверх тормашками в передний коридор.

— Onde ides? [325] — спокойно осведомился его величество, провожая взглядом низвергающегося маркиза. — И почему это вы отпустили мои фалды? — добавил он, неожиданно вскипев и одновременно оглядевшись, чтобы проверить, не пострадали ли они из-за отступничества его шлейфоносца.

325

Куда вы? (порт.).

— Господи, — воскликнул фор-марсовой старшина, — кто захотел бы после этого быть маркизом да Силва?

Когда злополучному маркизу помогли выбраться на верхнюю палубу, выяснилось, что, по счастью, он серьезно не пострадал, но, по заметной холодности монарха, когда маркиз подошел к нему, чтобы извиниться за свою неловкость, было очевидно, что ему некоторое время суждено пребывать в немилости.

Вскоре после этого император со свитой удалились под грохот повторного салюта.

LVIII

Офицер, разжалованный в матросы

Так как у нас ощущался некоторый недостаток в команде, мы в Рио получили с американского военного шлюпа небольшое подкрепление людьми, трехлетний срок службы которых должен был истечь примерно ко времени нашего прихода в Америку.

Они прибыли к нам как-то во вторую половину дня под охраной вооруженного лейтенанта и четырех кадетов. Их тут же построили у правого трапа,

дабы мистер Брайдуэлл, наш старший офицер, смог бы переписать их и назначить каждому его место.

Они молча и угрюмо выстроились; офицер, с памятной книжкой и карандашом, сделал несколько шагов им навстречу.

Присутствовавший при этой сцене случайный приятель мой Ворса, обитатель носового трюма, дотронулся до моего рукава и промолвил:

— Совсем как в Синг-Синге, Белый Бушлат, когда партию арестантов приводят в наручниках из государственной тюрьмы в Обёрне [326] подышать другим воздухом.

Записав четырех или пятерых человек, мистер Брайдуэлл подошел к следующему матросу. Это был мужчина довольно благообразный, но с испитым лицом и ввалившимися глазами, по чему можно было заключить, что он страдает прискорбной склонностью засиживаться по вечерам за чаркой. Правда, матросам тоже случается поздно ложиться, когда их вахта выпадает на полночь, однако существует огромная разница между тем, ложитесь ли вы поздно спать на суше или на море.

326

Тюрьма в Обёрне (штат Нью-Йорк) построена в 1817 г.

— Как ваша фамилия? — спросил офицер у этого довольно распутного вида рекрута.

— Мандевиль, сэр, — вежливо отдавая честь, ответил матрос. — Вы должны меня помнить, сэр, — прибавил он доверительным шепотом, странно отдающим подобострастием, — мы вместе плавали на «Македонце». Тогда я носил эполет, сэр. Мы жили в одной каюте, помните? Я ваш старый сожитель — Мандевиль. — И он снова козырнул.

— Офицерас таким именем я действительно помню, — произнес старший лейтенант, ставя особое ударение на слове «офицер», — и вася тоже узнаю. Но здесь я буду считать вас только матросом. Отдавать предпочтение я никому не вправе. Если вы когда-либо проштрафитесь, вас выдерут, как любого другого. Будете на фор-марсе. Отправляйтесь на свой пост.

По-видимому, этот Мандевиль поступил во флот совершенным юнцом и дослужился до звания лейтенанта, как он и сказал. Но его сгубила водка. Как-то ночью он правил вахтой на линейном корабле, с ним случился припадок mania a potu [327] и он, не соображая, что делает, спустился вниз и улегся спать в своей каюте, оставив корабль на произвол судьбы. За этот непростительный проступок он был разжалован.

Будучи небогатым и не зная ничего, кроме моря, он поступил тогда в торговый флот в качестве старшего помощника капитана, но, так как приверженность к крепким напиткам не оставляла его и там, капитан снял его с должности во время плавания и разжаловал в матросы. После этого он в Пенсаколе [328] спьяна нанялся в военный флот простым матросом. Но все эти горестные уроки не излечили его. Не успел он пробыть и недели на «Неверсинке», как был обнаружен упившимся контрабандным спиртным. Его привязали к решетчатому люку и выпороли самым позорным образом на глазах у его старого друга и товарища, старшего офицера.

327

Белой горячки (лат.).

328

Пенсакола — портовый город во Флориде.

Все это произошло во время нашей стоянки, и в связи с этим стоит отметить, что, всякий раз как экзекуция производится в гавани, все посторонние удаляются с корабля, а часовым вменяется в строжайшую обязанность не давать чужим шлюпкам приближаться к кораблю.

LIX

Как пуговица с якорем может разделить двух братьев

Яркой противоположностью поведению Мандевиля, пытавшегося восстановить отношения со старшим офицером, несмотря на свою сильно подмоченную репутацию, явилось то, как повел себя другой представитель нашего экипажа, временно оказавшийся приблизительно в таком же положении.