Белый царь – Иван Грозный. Книга 2
Шрифт:
– Лекарь скажет, за ним уже послали.
– Иван, прошу тебя, очнись. Я с тобой.
Но царь только тяжело дышал, ничего не слышал и не видел. Слуги раздели его. Прибежал лекарь с помощником, а за ними и митрополит Макарий, оказавшийся в то время в Кремле.
Лекарь пустил кровь царю, накрыл огненный лоб мокрым полотенцем. Его помощник готовил различные снадобья. Макарий попросил Ургина и Адашева уйти. Они подчинились.
В коридоре Ургин произнес:
– Нешуточная хворь поразила государя. Да как внезапно!
– Как знать, князь. Врагов у царя немало. Им бы только интриги плести да
– Ты говоришь как князь Курбский.
– А ты думаешь иначе?
Ответить Дмитрий не успел. К ним подошли бывший хан Едигер, а ныне Симеон, с князем Лобановым-Ростовским.
Здесь необходимо объяснить, как хан, руководивший обороной Казани и взятый в плен, оказался в царском дворце. В январе 1553 года Едигер, отправленный в Москву на вечное содержание, передал Ивану Васильевичу просьбу простить его и позволить принять православие. Едигер заверил, что искренне стал верить в Христа.
Бывшего хана активно поддерживал митрополит Макарий. Не без его влияния царь дал на то разрешение. 26 февраля Едигер был крещен и получил имя Симеон. Вскоре он женился на Марии Кутузовой, происходящей из древней московской боярской семьи, и стал одним из воевод Ивана IV.
Подойдя к Ургину и Адашеву, князь Лобанов-Ростовский поинтересовался:
– А что это за хлопоты во дворце? Уж не случилось ли что?
– Царь внезапно заболел, – ответил Адашев.
Симеон произнес:
– Как же так? Он недавно был на моем крещении и венчании и больным никак не выглядел. Что же это за хворь такая одолела нашего государя?
– Это только лекарям известно.
– Сильно захворал царь? – спросил Лобанов-Ростовский.
Князь Ургин, недружелюбно относившийся и к Едигеру-Симеону, и князю Лобанову, ответил:
– Тебе же ясно сказано, что это только лекарям известно. Делать здесь нечего, и слухи по Москве распускать не след. Отлежится царь, поправится. Кто из нас никогда не хворал?
Адашев поддержал Дмитрия:
– Верно говорит князь Ургин. Потому страже будет отдан приказ никого без разрешения государя, царицы или митрополита, покуда хворает Иван Васильевич, во дворец не пущать. И нам надо уйти. Главное, слухи не распускать, чтобы не волновать народ.
– Да, конечно, – сказал Симеон. – Так и сделаем.
Вельможи направились на выход, но Лобанов-Ростовский нашел повод остаться.
Он поднялся к покоям Ивана, дождался, покуда из палат вышел лекарь, и обратился к нему:
– А скажи мне, что за хворь приключилась у нашего государя?
Лекарь понимал, что во дворец открыт вход только вельможам, приближенным к царю, поэтому ответил, не раздумывая:
– Тяжелая болезнь. Государь без сознания, весь в огне. Не знаю, что и делать. Иду к иностранным докторам совета просить. Сколько болезней на своем веку видел и излечил, а такой, как у царя, не встречал.
– Может, кто отравил его?
– Нет! Это не отравление. Неведомая болезнь поразила государя из-за великого напряжения душевных и телесных сил в течение долгого времени.
– Велика ли опасность, что государь может не оправиться?
– Думаю, велика. Ну а там как Господь даст. Все мы в его руках.
– Правда твоя! Беги к посольским докторам, советуйся, лечи царя, верши возможное и невозможное, а мы молиться за него будем.
Князь Лобанов-Ростовский покинул дворец, сел на коня и поспешил к подворью Старицких. Его проводили к Ефросинье, вдове князя Андрея.
– У меня для тебя хорошая новость, княгиня!
– Говори!
– Неведомая сильная хворь внезапно свалила Ивана.
Ефросинья, сидевшая на лавке, поднялась.
– Повтори!..
Князь Лобанов-Ростовский рассказал ей все.
– Вот такие дела, княгиня, – заявил он и протер взмокший лоб.
– Говоришь, опасность гибели Ивана велика?
– Так сказал лекарь, направляясь за советом к посольским докторам.
– Из тех докторов помощники плохие. Сегодня на Москве нет такого, который мог бы усмирить болезнь. Был один немчин, но уехал. Не прижился у нас. В добрый путь.
– Что делать-то будем, княгиня?
– Покуда ждать. А когда дни Ивана будут сочтены, тогда Владимира Андреевича, моего сына, станем сажать на трон.
– Но у Ивана есть сын Дмитрий.
Ефросинья криво усмехнулась.
– Убрать бы Ивана, а с младенцем да Анастасией вместе с родом ее поганым уж как-нибудь справимся. Захарьиным власти не видать. Всех истребим по пути к престолу. Лишь бы Иван не встал. Анастасия уже похоронила двух дочерей, не проживших и года. Похоронит и сына, а за ним и сама в могилу ляжет. Не быть ей на месте проклятой Елены Глинской. Тебе же, Семен, надобно держаться ближе к дворцу. Знаю, что сейчас к Ивану пускать никого не будут. Только царицу, митрополита, лекарей и стражников. К Анастасии, понятно, тебе не подобраться, а вот с Макарием почему бы не поговорить? Интерес твой вполне объясним. Ты печешься о здоровье государя. Остальных купить можно. На то денег получишь сколько надо, да своих не жалей. Вернешь больше, чем потратишь. В общем, как хочешь, но я должна знать о состоянии Ивана все и каждый день. Ты понял меня?
– Да, княгиня.
– Сюда ежедневно приезжать не след, дабы не вызвать подозрения у наших врагов. Все, что узнаешь, будешь передавать чрез моего человека, Петра.
– Кто такой этот Петр? Я его знаю?
– Он знает тебя, этого достаточно. Петр найдет и время, и место, где встретиться. Скажет, что от меня. От него и деньги получишь. Старайся, Семен. Другой такой возможности возвыситься, как только князь Владимир станет царем, у тебя уже не будет. А в том, что ты займешь высокий пост, я тебе клянусь. – Ефросинья повернулась к иконостасу и трижды перекрестилась.
Князь Лобанов-Ростовский выехал с подворья Старицких, окрыленный надеждой. Он уже видел себя в ближайшем окружении нового царя.
Князь Ургин вернулся к себе, напротив, подавленным. Он отказался от трапезы, долго молился, после чего уединился в своей горнице.
К нему зашел сын Алексей.
– Что с тобой, отец? Ты приехал из Кремля сам не свой, есть отказался. Что-то случилось?
– Может случиться, Лешка, причем самое страшное.
– Ты говоришь загадками.