Белый дедушка
Шрифт:
На другой день у Степы голова заболела, стало в горле покалывать, поднялся кашель. Весь день Степа ходил невеселый, пасмурный, только один раз сбродил посмотреть на дедушку, а все больше сидел в избе под окном. Лицо у него горело и в глазах был жар.
— Ты что, Степа, куксишься? Али лихоманку подхватил? — спрашивала его мать. — С утра до ночи толчешься на улице… Смотри ты у меня!
IV
Степа простудился и заболел, два дня кое-как перемогался, на третий — слег… Маша не хуже матери ухаживала за больным.
Днем Степу клали на палати, чтобы
— Пожалуй, не выживет малец!
Мужику очень жаль было Степу: он у него был один сын.
— Ну, даст Бог, поправится! — утешала его жена. — Ведь не от всякой болезни помирают!
Мать сходила к фельдшеру, принесла какое-то горькое лекарство и поила им больного. Но Степе делалось все хуже и хуже…
С каждым днем снежный дедушка таял все больше и больше. Таял и Степа… Голова у него трещала от боли, руки и ноги ломило, его бросало то в жар, то в озноб. Иногда он не узнавал своих, не замечал ни дня, ни ночи, все в голове его смешалось, перепуталось, и страшные, мучительные сны посещали его…
Однажды он дремал на лавке. Был уже темный вечер. Отец куда-то ушел, мать пряла, Маша сидела у его изголовья. Долго лежал Степа с закрытыми глазами, — и вдруг почудилось ему, что солнышко спускается над ним, спускается все ниже и ниже — такое большое, красное — обдает его жаром и ярким пламенем брызжет на него. Степа отворачивается, закрывает голову руками — все хочет спрятаться от солнца. А солнце багровое, раскаленное все пуще на него надвигается, жжет его и палит немилосердно. Вот уж оно совсем близко… Степе невыносимо горячо. Он начинает задыхаться.
— Солнышко! Солнышко! — стонет он и ворочается на лавке, — хочет уйти подальше и спрятаться от солнца.
Маша приглаживает его золотистые, льняные волосики и говорит ему:
— Что ты, Степа! Какое же солнышко!.. Ведь теперь вечер!
Степа раскрывает глаза и как будто ничего не видит и не понимает.
— Вечер! — шепчет он своими сухими, запекшимися губами.
Через минуту вместо палящего жара его начинает прохватывать озноб. Степе чудится, что в избу вошел белый дедушка и оттого подуло на него холодом. Степа дрожит, ёжится, а дед подступает к нему, наклоняется над ним, протягивает к нему свои скрюченные снежные руки и смертельным холодом дышит на него…
«А-а! — глухим голосом рычит на него дед, широко разевая свою беззубую пасть. — Вы, дрянные ребятишки, всю зиму потешались надо мной, палками в меня швыряли… Еще недавно вы говорили, что я скоро растаю, уплыву, что от меня только мокренько останется… Нет, постой! Погоди! Не торопись меня хоронить… Ты, может быть, скорее меня растаешь и уплывешь! Вот как я обниму тебя да прижму к себе покрепче, так у тебя искры из глаз посыплются и голова повалится с плеч!»
И он обнял Степку. Ледяной смертельный холод пронизал мальчугана насквозь. И в правду из глаз его искры посыпались: голова у него так болела, как будто хотела разорваться. Весь дрожа от холода и страха, Степа мечется по лавке, старается сползти с нее и укрыться где-нибудь от объятий страшного деда, — а сам невнятно
— Ой, дедушка пришел!.. ой, белый пришел!..
Маша держит его за руку, ласково гладит по голове и успокаивает:
— Что ты, Степа! Что ты, милый! Никого здесь нет… В избе только я да мамка.
Степа слушает и как будто не слышит, раскрывает глаза и ничего не видит: в глазах жар, смотреть ему больно, тяжело, голова кружится и валится с плеч.
И лежит Степа без памяти, без движенья, как пласт…
Однажды вечером после ужина отец печально посмотрел на него и сказал жене:
— Видно, Степке не жить на белом свете!.. Надо ему гроб припасать…
— Погоди! Успеешь!.. Гробик сделать недолго… — молвила ему жена.
А время шло. Снег давно стаял, и ручьи прошумели и белый дедушка уже давно исчез под лучами горячего солнца. От дедки осталась только мутная лужа, да и та давно высохла… Прошла и страстная неделя, прошла и Пасха с веселым колокольным звоном, с куличами и с красными яичками, прошел и Егорий…
Степа не умер, стал понемногу поправляться. Размялись все его болезненные страхи и ужасы. Багровое солнце уже не спускалось над ним, не жгло, не палило его; белый дедушка также оставил его в покое, и не обдавал его своим ледяным дыханьем. Но Степа был очень слаб, и все больше лежал. Отец, и мать и Маша — все были рады, что не пришлось делать гробик для Степки.
V
В ясный и теплый майский день Степа, в первый раз после болезни, выбрел с Машей из избы. Маша скоро убежала к своей подружке, а Степа остался один. Он присел у завалинки. Ноги еще плохо слушались и худо держали его.
Прежде всего Степа заслонил глаза рукой от солнца и посмотрел в тот проулок, где стоял зимой белый дедушка. Там уж никого не было. Степа вздохнул с облегчением. Очень напугал его снежный дед во время болезни. Будет помнить его Степа, долго не забудет… Степа все смотрел в страшный проулок: вон — колодец, за ним и то место, где стоял дед, далее — береза, плетень, за плетнем — поле… В проулке зеленела травка, береза опушалась молодым листом…
В поле, за плетнем, в ту пору крестьянин пахал на тощей вороной лошади, а вороны и грачи летали над пашней, отыскивали зернышки и всяких насекомых. Воробьи весело чирикали, прыгая по плетню; к ним порой налетали и снова скрывались пеночки, варакушки и другие малые птички. А в ясных сияющих небесах жаворонок заливался.
И слышит Степа, как на другом конце деревни ребята запевают знакомую песенку: «Солнышко, солнышко! Выгляни в окошечко!..» Степа с удовольствием прислушивается к песне, улыбается и сам вполголоса начинает напевать:
«У Христа есть сирота, Отпирает ворота Ключиком, замочком — Серебряной цепочкой…»Для взрослого, постороннего человека в этой песенке не было ни складу, ни ладу, а нашим деревенским ребятишкам она нравилась: они, видно, понимали ее по-своему… Эту песню они пели во всякую пору, когда вздумается, но чаще всего в такое время, когда солнышко скрывалось за облака или небо грозило дождем и непогодой. Ребята любят красное солнышко… Своею песенкой они как бы вызывали его из-за темного облака, просили его не прятаться от них…