Белый Дух
Шрифт:
Хельдорф – Клейсту
Совершенно секретно.
Отпечатано в одном экземпляре.
28 апреля Ирина фон Фюрстернберг с дочерью отмечали русскую Пасху, ездили в Потсдам в компании русских. С ними была семья Васильчиковых. В Потсдаме они повстречались с князем Оскаром, одним из сыновей бывшего кайзера. Княжна Васильчикова много рассказывала о своей работе в министерстве.
Удалось записать на плёнку следующий разговор.
Васильчикова: Наше начальство уже некоторое время жалуется на необъяснимый гигантский расход туалетной бумаги. Никто не мог взять в толк, что происходит. Время военное, всякое может быть со здоровьем. Поначалу решили, что в министерстве что-то не в порядке с обедами и что сотрудники стали страдать какой-то новой формой массового поноса. Но шли недели, а туалетная бумага продолжала исчезать. Тогда руководство наконец сообразило, что бумагу берут вдесятеро больше, чем необходимо, то есть попросту воруют.
Ирина фон Фюрстернберг: Воруют! Всё-таки немцы тоже способны на воровство. И что же ваше начальство?
Васильчикова: Теперь издано распоряжение: все сотрудники обязаны являться в центральный раздаточный пункт, где им торжественно выдают ровно столько, сколько сочтено достаточным для их однодневных нужд.
Ирина фон Фюрстернберг: Какие всё-таки они мерзкие в своей расчётливости. Всё-то бы им взвесить и разложить по полочкам. Нет в них человечности. Скупые они душой.
Мария фон Фюрстернберг: Мама, прошу тебя, не нужно так…
Ирина фон Фюрстернберг: Да, да, конечно, нас обязательно кто-нибудь услышит. Но мы тут совсем одни, я впервые за долгое время почувствовала себя легко, ушёл куда-то страх перед всеслышащими ушами.
Васильчикова: Знаете, меня так радует, что простокваша продаётся без карточек. Когда мы питаемся дома, она составляет наше главное блюдо. Не знаю, как в вашем ведомстве, а нам позволена одна банка джема в месяц на человека. Когда мы получаем этот джем, мне сразу кажется, что наступили дни изобилия. К сожалению, джема, как и масла, хватает ненадолго. Ой, забыла похвастать: я подружилась с одним голландским молочником, который время от времени придерживает для меня бутылку молока, оставшуюся от запаса для «будущих матерей». К сожалению, ему скоро надо возвращаться в Голландию. Иногда я просто прихожу в отчаяние: каждый раз после работы приходится выстаивать очередь в продовольственном магазине, а получаешь какой-нибудь жалкий кусочек сыра толщиной в палец.
Больше ничего из разговоров не удалось записать.
Ульман – Клейсту
Совершенно секретно.
Отпечатано в одном экземпляре.
Касательно вашей просьбы сообщать любую информацию, касающуюся семьи фон Фюрстернбергов.
Согласно последней агентурной сводке, 22 мая новый итальянский посол Альфьери давал приём. Среди прочих гостей присутствовали Ирина и Мария фон Фюрстернберг. На приёме неожиданно появился Макс Шаумбург-Липпе. Он долго беседовал с Марией фон Фюрстернберг, сказал, что только что вернулся из Намюра, много рассказывал ей о положении дел на фронте. В числе прочего сказал, что привёз известие о гибели Фридриха фон Штумма. Мария фон Фюрстернберг уговорила его не портить никому настроение печальным сообщением и отложить разговор с госпожой фон Штумм.
23 мая Ирина Николаевна фон Фюрстернберг не вернулась с прогулки.
Мария ждала до глубокой ночи, пытаясь дозвониться до больницы и ближайшего полицейского участка. Рано утром она помчалась в Институт и пошла к Карлу Рейтеру.
– Что стряслось, Мария? – спросил он, поднимаясь ей навстречу. – У вас такой вид, будто на ваш дом свалилась английская бомба.
– Бомба не упала, герр Рейтер, но пропала моя мама. Вчера она вышла погулять.
– И не вернулась? – Карл озабоченно свёл брови. – И вам никто не звонил?
– Я сама всех обзвонила. Её нигде нет. Больше всего меня пугает, что я слышала вдалеке звуки торопливых шагов. Я подумала: не облава ли? Что, если мама попала в облаву?
– Документы у неё в полном порядке? – уточнил штандартенфюрер.
– Да, но ведь всякое бывает. Пожалуйста, помогите мне. У вас есть друзья в гестапо. Умоляю вас, выясните хоть что-нибудь.
Карл поднял трубку телефона.
– Алло, говорит Рейтер, соедините меня с штандартенфюрером Клейстом… Фридрих? Здравствуй. Давно не слышал твоего голоса. Надо бы нам встретиться, посидеть за бутылочкой хорошего вина, повспоминать старые времена. Да, да… У меня в данную минуту совсем мало времени, поэтому я без лишних слов. Окажи мне услугу. Вчера у моей сотрудницы пропала мать. Баронесса фон Фюрстернберг. Не было ли вчера облавы в районе Гейсбергерштрассе? Спасибо, старина. Мне когда перезвонить? Что? Ах вот как… Что ж… Ладно. И всё же ты имей в виду эту фамилию. Если что-то выяснится, сообщи мне. Спасибо ещё раз.
Он положил трубку и посмотрел на Марию тем взглядом, который она терпеть не могла – холодным, бесчувственным взглядом чиновника.
– Что? – выдавила из себя Мария.
– В гестапо её нет.
– Разве он мог сразу ответить?
– Перед ним лежат списки задержанных вчера лиц. Клейст как раз занимался этим вопросом.
– Кто такой Клейст?
– Заместитель начальника отдела, который занимается… Впрочем, вам этого не нужно знать. Фридрих Клейст обладает огромной властью и большими возможностями.
– Но ведь у них там, как я понимаю, не один отдел.
– Много. Но Клейст был бы в курсе. Мария, поверьте, я знаю, что говорю.
– Как же быть? Ведь кто-то должен знать?
– Наберитесь терпения. – Он подался вперёд, наклонившись над столом. – Мы живём в трудное время, Мария. Есть вещи, о которых говорить просто нельзя.
Она сжалась, услышав его голос.
– Даже вам нельзя? – Её глаза наполнились слезами. – Даже при вашем чине?
– Мы живём в трудное время. – Он увидел, что Мария хотела спросить что-то ещё, и выразительно покачал головой. – Не нужно задавать никаких вопросов. Если мне удастся что-либо выяснить о вашей родительнице, я обязательно дам вам знать.
– Спасибо, – упавшим голосом ответила она.
– А теперь я прошу вас заняться делами.
Он долго смотрел на закрывшуюся за Марией дверь.
Он не собирался ничего выяснять о баронессе, так как знал, что она была схвачена во время облавы, проводившейся на основании приказа «Тьма и туман», стало быть, пропала окончательно. Название «Тьма и туман» родилось в кабинете Гитлера и очень точно определяло суть приказа: посеять неискоренимый страх в душах всего населения. Исчезнувшие люди как бы исчезали в тумане, не оставляя никаких следов. Их местопребывание сохранялось в строжайшей тайне. Никто не мог выяснить, живы пропавшие родственники или погибли. Арестованным не предъявляли никаких обвинений, они понятия не имели, за что брошены в застенки гестапо, предстанут ли перед судом, будут ли казнены. Зачастую гестаповцы даже не интересовались личностями тех, кто попал к ним в казематы. [7]
7
«Устрашающее действие этого мероприятия заключается в следующем: а) в бесследном исчезновении обвиняемого, б) в том, что о его местонахождении и его судьбе не должно просачиваться никаких сведений» (из циркуляра фельдмаршала Кейтеля).