Белый и чёрный (Рассказы)
Шрифт:
Ещё две недели он бродил в лабиринте московских улиц, вместе с людьми на светофор проходил проезжую часть и подземные переходы. За две недели нашёл несколько автобаз, автобусных и троллейбусных парков, но своей автобазы найти никак не мог. В скверах уже облетели последние листья, уже наступили предзимние холода, а он всё шастал по городу с рассвета до полной темноты, а ночи коротал на промёрзшей траве газонов, на решётках метро и у бойлерных. Ночами давала себя знать накопленная усталость, в Анчара вселялись отчаяние и апатия, он уже готов был бросить поиски и остаться на зиму в каком-нибудь дворе, около тёплой бойлерной и помойки, но утром неизменно шёл искать свою автобазу.
Однажды
С того дня о нём только и говорили. На него специально приезжали смотреть, о нём написали в газете.
СКАЗКА ДЛЯ АЛЁНКИ
Я снова в Батуми, городе шумной листвы, где улицы пахнут фруктами и морем, где поезда идут среди волн, где солнце плавится в голубизне и раскалённые камни не остывают ночью; где порт грохочет и лязгает, где швартуются огромные корабли и с них вразвалку сходят матросы; где на пляже ловят крабов мальчишки и девчонки удят рыбу, как заправские рыбаки, и влюблённые пересыпают песок из руки в руку.
По утрам море в бухте спокойное, гладкое; на воде неподвижно сидят чайки. Иногда из воды веером выскальзывают мальки — спасаются от маленькой акулы — катрана. Если надеть маску и нырнуть в море и посмотреть на поверхность из глубины, то увидишь множество медуз. Они как белые абажуры. По утрам вода в бухте прозрачная — видно, как на дне колышутся водоросли и греются на камнях бычки. Иногда между камней проползёт огромный краб; вытащишь его из воды, а он окажется маленьким.
В полдень все ходят по набережной в полудрёме, обалделые от жары и терпких запахов, улыбаются бессмысленно и говорят невпопад — солнце прямо расплавляет мозги. На парапете сидят продавцы подводных драгоценностей, перед ними разложены раковины, сердолики, пемза, в стеклянных пузырьках с глицерином плавают металлические рыбки. Рядом на лавках, под высоченными деревьями без коры, которые местные называют «бесстыдницами», дремлют старики. А пляж пестрит от ярких одежд отдыхающих. По пляжу ходит фотограф. Он в полосатых шортах и соломенной шляпе, в руках — фотоаппарат на треноге и складной ящик с образцами фотокарточек. Фотограф называет себя «мастером художественной фотографии». Захочет кто-нибудь из отдыхающих сняться и вытянется перед объективом — фотограф поморщится, закачает головой:
— Поймите же, я не делаю мёртвых фотографий. Я — художник, мастер художественной фотографии. В моих работах только жизнь, только радость жизни. Извольте взглянуть на эти портреты. — Он кивает на ящик.
Отдыхающий начинает переминаться с ноги на ногу, потом растягивает рот до ушей.
— Всё не то, — вздыхает фотограф, достаёт из кармана журнал «Крокодил» и начинает громко читать анекдоты. Отдыхающий хватается за живот, начинает хохотать на весь пляж, фотограф бросается к фотокамере, но не щёлкает, ждёт, когда «натура» немного успокоится. Отдыхающий ещё долго всхлипывает и вытирает слёзы, а потом вдруг мгновенно вытягивается, и его лицо каменеет. Фотограф снова вздыхает, смахивает капли пота, снова принимается читать какую-нибудь историю. Измучив и себя, и свою жертву, фотограф наконец находит среди анекдотов как раз то, что нужно: историю, после которой отдыхающий не впадает в истерику, но всё-таки и не выглядит мрачным.
На пляже около причала сидит матрос. Он то и дело подходит к швартующимся катерам и помогает женщинам сходить по трапу, а детей берёт на руки и, описав в воздухе дугу, ставит на причал. Матрос продаёт какие-то морщинистые золотисто-жёлтые плоды.
— Что это такое? — спрашивают любопытные.
— Малюра, — отвечает матрос. — Самый ядовитый плод.
— Кто же у вас их покупает?
— Никто!
— Зачем же тогда продаёте?
— Авось найдётся чудак, купит.
Действительно, находятся чудаки, покупают.
— Только не вздумайте их пробовать, — грозит матрос. — Сразу фьють!… — Он смеётся и показывает на небо.
Во второй половине дня на пляже появляется толстуха — оперная певица. Она медленно вышагивает в махровом халате, негромко что-то напевает и раскланивается со всеми направо и налево. За певуньей семенит эскорт слушательниц. Дойдя до середины пляжа, певица сбрасывает халат, потягивается и входит в море. Поклонницы тоже лихорадочно раздеваются и спешат за ней. Доплыв до буйка, певица во весь голос распевает арии «укрепляет голосовые связки». Слушательницы кружат вокруг неё, время от времени аплодируют и стонут от восторга.
По вечерам на прибрежных улицах стоит жар — от разогретой за день листвы, раскалённых камней и асфальта струится горячий воздух. Но иногда с моря тянет ветер, и, если идти по ветру, кажется, плывёшь в прохладной реке. По вечерам в колючем кустарнике и в листве деревьев, над домами и над тропами слышен звон. Это трещат цикады. Вечером на набережной зажигаются огни ресторана «Приморский», к нему стекаются местные завсегдатаи и отдыхающие, а около парикмахерской на лавках усаживаются старики — они беспрерывно курят трубки, обсуждают последние новости, рассматривают гуляющих. В соседних, тускло освещённых дворах женщины полощут бельё, над жаровнями коптят кефаль и ставриду, мужчины играют в нарды… и повсюду в каждом проулке хихикают парочки.
Я снова в Батуми, снова у прежней хозяйки — впереди целая неделя беззаботного отдыха. Снова по утрам я брожу по пляжу, а ночью сплю в саду на соломе, прямо под открытым небом. Рядом похрапывает пёс Курортник. В обязанности Курортника входит гонять дроздов с виноградника, но он целыми днями вымогает у отдыхающих конфеты. Ужасно их любит. Наестся конфет, окунётся в море и спит в тени деревьев до вечера, пока жара не спадёт. Проснётся, обходит кафе — клянчит новые сладости. В столовые не заходит. По столовым ходит другой пёс — Шторм. Шторм здоровенный и злой — чуть что, сразу хватает Курортника за загривок — не терпит, когда тот появляется в его владениях. Но сам в кафе иногда заглядывает.
Каждое утро мы с соседом Генкой отправляемся ловить бычков. У Генки два кривых удилища из орешника. Одно он даёт мне. В Батуми каждый мальчишка в душе моряк. Каждый третий — обладатель тельняшки. Генка тоже носит драную выцветшую тельняшку. Он таскает в кармане ужа, ходит босиком по острым камням — хвастается загрубевшими подошвами. Долго сидеть с удочками ему надоедает; как только он вылавливает на несколько рыбёшек больше меня, тут же бросает ловлю, скидывает тельняшку, разбегается и прыгает в воду. Немного поплавает, заберётся на волнолом, разляжется на камнях. «Скоро поступлю в морское училище, — скажет. — Окончу — и, прощай, Батум».