Белый Камень. Чёрный Серп
Шрифт:
– Говори, сука! Сомневаешься?! – подскочил он к Ивану. Клюев решил промолчать. Все, что бы он сейчас ни сказал, только сильнее разозлило бы Воронова.
Политрук сжал кулаки, но сдержался. Хоть его полномочия и позволяли в отдельных случаях отдавать приказы даже командиру полка, выходить из себя не стоило. Он знал, как поступит с Клюевым. С подобными типами разговор был короткий, никакие дознания не требовались. Это шпиону и предателю можно развязать язык: пароли, явки, связь и прочее. А с классовыми врагами говорить было не о чем.
– Завтра, Клюев, я лично вас расстреляю, без трибунала, без следствия! – прохрипел он, уставившись на Ивана налитыми кровью глазами. Приказал:
– Арестовать!
Пройдя лесом, троица поднялась на пригорок и оказалась возле обширных кустов можжевельника. Дальше было болотце, превратившееся под снегом в небольшую поляну с редкими бугорками. За болотцем, у огромного валуна, стояла непохожая на своих величественных сестер корявая сосенка, устало опустившая куцые ветви.
Посмотрев на сосенку, Клюев обернулся к конвоирам и понял: вот он, конец.
Политрук остановился, расставил ноги и вскинул маузер.
– Вперед! – заревел он, багровея.
Клюев, спиной вперед, сделал шаг.
Красноармеец без слов понял, что сейчас произойдет, и поднял винтовку, ожидая приказа. Но Воронов не спешил. Он растягивал удовольствие. Секунды перед выстрелом были самыми дорогими, именно в них заключался великий смысл его работы: все то, во что он верил и ради чего жил. Воронов положил палец на курок. Прицелился.
Клюев отходил дальше, не отрывая взгляда от маузера. Дрянное чувство – вот так заглядывать в ствол. Говорили, что перед смертью в последние мгновения проносится в голове вся жизнь. Врут люди. Кто этого не пережил – знать не может, а кто испытал – уже ничего никому не расскажет.
– Ну и гад ты, Воронов! – усмехнулся Иван. – Я фашистов в боях уничтожал, а ты своих в тылу расстреливал.
Он отошел уже метров на семь. Остановился. За спиной была сосенка. Рвануть бы сейчас туда – и за валун! Но не успеет, тем более по снегу. Нет, он не доставит такого удовольствия этому издерганному психической болезнью человеку – дать застрелить себя в спину, как труса и предателя.
Все произошло одновременно и быстро. Что-то с глухим свистом вспороло воздух, Воронов выстрелил, сверкнуло, грохнуло – и оглушенного Ивана швырнуло к сосенке. Он ударился о ствол и потерял сознание.
Отключился Клюев всего на несколько минут. Придя в себя, он с усилием разлепил веки. В глазах двоилось, и сквозь мутную пелену Иван разглядел горящую землю у болотца и белесый дым. Несло странной гарью.
Он приподнялся, прислонился к дереву. Что это было? Авиабомба? Попытался встать в полный рост, охнул и ухватился руками за сосенку. Кружилась голова, и тело болело так, словно по нему шваркнули дубовой доской.
«Только бы не контузило», – крутилась мысль.
Жгло правую ключицу. На шинели виднелась дырка. Клюев сунул руку под одежду и нащупал рану. К счастью, пуля прошла вскользь.
Немного оклемавшись, он оторвался от дерева и заковылял к месту падения бомбы. Здесь взрывной волной разметало снег. В центре образовалась широкая продолговатая воронка глубиной с метр, в ней догорали язычки огня и сильно дымило. По краям воронки шипела вода.
– Если это бомба, то очень диковинная, – пробормотал Иван.
Он огляделся. Верхушки сосен с одной стороны болотца были поломаны и подпалены. Наверняка это сделало то, что сюда бухнулось. Нет, бомба так не падает. Тогда что? И где конвой?
Иван осмотрелся. Из смятых кустов можжевельника виднелась опаленная голова политрука. Тот лежал навзничь. Подойдя ближе, Иван с отвращением обнаружил, что нижней половины туловища у Воронова нет. Запекшиеся кишки и горелые кусты, перепутавшись, стали одним целым, словно тело вырастало прямо из можжевельника. Иван отступил и наткнулся за кустами на красноармейца. Тому начисто снесло голову.
Или от такого зрелища, или от удара, но Клюева стошнило. Он зацепил горсть снега и вытер лицо. В стороне валялся маузер. Иван поднял оружие и сунул в карман.
Клюев слышал об огромном метеорите, упавшем в сибирской тайге за год до его рождения. Рассказывали, что там на десятки километров все разнесло. Может быть, и сюда бухнулся кусок такого камня?
Он подошел к воронке. Огонь прогорел, и дым рассеялся. На дне ямы было пусто, если не считать грязевой каши. Копаться в ней у Клюева не возникло никакого желания. Следовало подумать, что делать дальше. Наверняка в полку слышали взрыв. Вот-вот здесь могли показаться наши.
Наши! Клюев с горечью понял, что отныне для него нет наших. Теперь он – враг народа, и любой боец обязан застрелить его на месте. Но не к финнам же податься!
Иван направился вдоль узкого края болотца. Главное сейчас – уйти подальше, а там придумается что-нибудь. Миновав валун и сосенку, он углубился в лес, досадуя, что нет метели. Морозная тихая погода, которой любовался Иван в последние, как ему представлялось, минуты жизни, обернулась сейчас против него: на снегу оставался отчетливый след. Найти беглеца труда не составит.
Он шел в тыл, на северо-восток, подальше от мест сражений, туда, где, по его расчетам, было меньше вероятности наткнуться на кого-нибудь.
Клюев прислонился к дереву передохнуть, поднял порванный воротник шинели. Зря он побрезговал шапкой помполита. Мороз хватал за уши. До вечера требовалось найти убежище, иначе к утру можно замерзнуть до смерти.
Он пошел дальше.
Сосны вскоре расступились, Иван спустился к речушке. Пройдя по обледенелым камням на другую сторону, он поднялся на пригорок и снова углубился в лес. Прибавил шагу и через некоторое время вышел к озерцу. Опасаясь идти берегом, свернул к деревьям в обход.