Белый Клинок
Шрифт:
– Серьезная работа! – сказала Эйрис, возвращая перстень.
Тилод надел его на средний палец левой руки:
– У меня их было два! – сказал он.– Первый отняли, когда схватили, а второй хранился дома!
– Это разрешено?
– Это не запрещено. Каждый свободный конгай, когда ему исполняется восемнадцать лет, получает такой перстень как дар Великого Ангана. Если совершит преступление или станет рабом – перстень будет уничтожен судьями. А когда конгай умирает – перстень помещают на Доску Предков. Украсть печать – преступление. Здесь, кстати, есть значки, описывающие мои приметы! Так что чужим перстнем воспользоваться трудно! Но делают печати конгайские ювелиры! – он усмехнулся.– Поэтому я смог сделать второй. Хотя обошлось недешево. Но куда дороже обойдется, если я захочу сделать поддельный
– Не понимаю!
– Если бы у меня не было печати, я дал бы десятнику сторожевого разъезда «золотой дракон»! Вот и все!
– И он взял бы?
– Будь я омбамту или гурамцем – нет! А так – и без печати видно, что я конгай, да и золотой – немалые деньги. Он бы еще и извинился! Мало ли по какой причине богатый господин не желает распространяться о своем имени! Береговой патруль охраняет Конг от пиратов! В первую очередь – от пиратов!
– А что, их действительно много?
– Пиратов? Нет, не очень. Но только потому,– он похлопал парду по крупу,– что есть разъезды на берегу и эскадры на море! Если ничего не случится, завтра мы будем в Тунге. А еще через пару дней – в Сарбуре!
– А там нас не будут искать? – спросила Эйрис.
– В Сарбуре? – зодчий засмеялся.– Может быть! Только Сарбур – не Фаранг! У закона там большие, липкие к золоту ладони, и совсем маленькие подслеповатые глазки..
– А потом?
– Потом? Если Сантан у кого-то из соххоггоев, нам вдвоем вызволить его будет нелегко. А теперь я уверен, что Краб сказал правду! Я попрошу помощи у Натро, чтобы заставить говорить эту лысую крысу Алана! Если с нами будет сотня Черных Охотников, мы достанем его из-под любой стражи. И мерзавец выложит все! А тогда уж я собственными руками сверну ему шею!
– Не буду тебя отговаривать! – кивнула Эйрис.– Я, Несмех, в этом дворце впервые испытала страх! Первый раз – когда маг сковал меня; второй – под брюхом у магхара! Два страха за одну ночь – слишком много для Дочери Народа! – она с усилием засмеялась.– Он был – как каменная глыба! Я била его шпорами, а шпоры даже не оцарапали его! Я не боюсь смерти, но такая смерть мне не по душе! – Женщина поежилась.
– А все-таки это ты спасла нас! – Их парды ехали рядом, и Тилод опустил руку на плечо подруги.– Ты прикончила мага!
– Вряд ли прикончила!..– с сомнением произнесла Эйрис.– Чтобы убить мага, надо сжечь его, а пепел развеять над морем! Так говорят у нас! Но я вспорола его не хуже, чем онхиур! А вот как ты сумел допечь магхара? Мои шпоры скользили по нему, как по стали! Я уже чувствовала е г о ш п о р у, протыкающую меня, когда он подскочил…
– Я воткнул ему в задницу твою шпильку! – сказал Тилод.– Это было единственное место, куда ее можно было воткнуть! А что он подпрыгнул – не удивительно: шпилька довольно длинная!
– Он быстр и хитер, как сиргибр! – Эйрис покачала головой.– И так же свиреп, как хорахш!
– И наверняка перебил кучу народа, прежде чем подох! Кстати, о сиргибрах: ты говорила…
– Погоди, скоро увидишь их сам! – Эйрис погладила зодчего по руке.– Они тебе понравятся!
IV
«А было так: жил на земле Конга свободный и сильный народ, чье имя потерялось в веках. И правил народом тем великий и сильный повелитель-дракон. И был он так велик и грозен, что сила его встревожила богов. И объединились боги. И сошли на землю Конга. И губили беспощадно землю его и народ его. И вскричала земля Конга великим криком. И крови было пролито столько, что земля превратилась в грязь. И пал в битве великий и сильный повелитель-дракон. Пал, но не умер. Ибо такова была его сила, что ни боги, ни древнее Зло не смогли свести его в Нижний Мир. И был тогда погружен в сон повелитель… И упрятано его тело в месте Гибели так, чтобы никто из живущих не смог отыскать и разбудить его. И даровали тогда боги тем из людей, кто выжил, новых повелителей – соххоггоев. И заповедали пить чашу страданий и повиноваться им до тех пор, пока не восстанет из небытия Спящий. И память о том запечатлеть на гербе Конга и всех знаках власти. Но сказано было еще: настанет день, когда чаша переполнится и страдания конгаев прольются на землю благословенного Конга. И смешаются с древней пролитой кровью, и вскипит эта кровь, и содрогнется твердь, и падут горы. И восстанет от сна повелитель-дракон. И грядет он, разбуженный, и повергнет он в страх людей, и побегут они в ужасе, хотя и не в облике дракона придет он, а родится вновь в месте Гибели. И отцом его будет Повелитель Камня, а матерью – Повелительница пламени. И обликом будет он юн и прекрасен, но не добр, а гневен, и гнев его – праведен. И сойдет он на землю Конга, и опрокинет чашу страданий, и вернется в Благословенный Конг счастливое время. Только недолго оно продлится, потому что придет вместе со Спящим древнее Зло, сотворенное богами, чтобы там, в древности, повергнуть повелителя-дракона. И освободится Зло, и обрушится на Мир. И начнется битва, финал которой неведом, но ведомо, что не одну лишь Черную Твердь затронет она, а все земли Мира. И время повернет вспять…»
Черный глаз, блестящий, круглый, с любопытством глядел на бегущую по ветке крысу. Второй глаз следил за руками Тилода, и именно этот глаз был главным. Крошка-сиргибр пошевелил ноздрями и распахнул пасть, выпрашивая еду. Тилод взял из корзины очередной кусок мяса и бросил его в эту пасть, похожую на вместительный пенал, оснащенный двумя рядами острых зубов. Челюсти сомкнулись, с хрустом переломив попавшуюся кость.
Ящер был совсем молоденький, лишь пару месяцев назад выбравшийся из яйца. Мясо он заглатывал, судорожно дергая гладкой зеленой головой, на которой только-только начали проступать коричневые отметины – те, что заалеют, когда сиргибр войдет в силу. Глядя, как он ест, Тилод почувствовал комок в горле. Казалось, ящер подавится и задохнется. Но сиргибр так глотал с самого рождения, когда крохотный, размером чуть больше пса-следопыта, мокрый и жалкий, вывалился из кожистой скорлупы в руки Тилода. Теперь же крошка-сиргибр ростом догнал «приемную мать», но вел себя по-прежнему подобострастно: ходил по пятам, заглядывал в глаза, приседал, поводя из стороны в сторону толстым хвостом. А когда Тилод наконец обращал внимание на своего питомца, широко открывал рот. Прожорлив оказался ужасно. Зато набив брюхо так, что оно, раздувшись, напоминало винный бочонок, становился ласковым и сонным. Бережно обнимал зодчего передними лапами,– когти даже у такого малыша могли вспороть человека не хуже кинжала,– трогал черным влажным языком.
Эйрис была права: детеныши страшных хищников Лона были очаровательны. Взрослые же ящеры, те, что старше двенадцати лет – поумнее пардов и не менее послушны. Беспокоиться прирученные сиргибры начинали лишь проголодавшись, но и тогда ни за что не тронули бы ни одного из Охотников. Однако это распространялось только на Народ. Выпущенные в джунгли, они тут же превращались в стремительных и беспощадных убийц. Пара десятков сиргибров рыскала вокруг лагеря по ночам, пожирая все живое крупнее крысы. Даже хорахш, который вдвое превосходил размерами сиргибра, предпочитал не связываться со свирепой стаей. Разумеется, характер ящеров, выросших в лагере, отличался от характера диких сиргибров. Те, кстати, тоже редко нападали на Черных Охотников. Хватало ума поискать добычу менее опасную. Приручаемые же, едва вылупившись из яиц, приобретали «родителя» из Охотников, а сами яйца «обрабатывались» Натро, Диргом и двумя другими колдунами Народа.
Хорошо различая людей, причем больше по запаху, чем с помощью зрения, сиргибры, даже взрослые ящеры, не стеснялись клянчить еду не только у «матери», но и у любого знакомого человека. Зато со своим малышом Тилод мог запросто бродить по Вечному Лону, зная, что крошка-сиргибр станет защищать его от любой опасности.
Конечно, с хорахшем ему не справиться, но зато кугурра, если тот не взберется на дерево, прикончит мигом. Малыш был так же стремителен, как и взрослый и, хотя арбалетная стрела еще могла пробить его шкуру, серьезно ранить его можно было разве что из баллисты или катапульты. Правда, так же, как хорахш, сиргибр с трудом различал в дневном свете неподвижные предметы, поэтому охотился в основном по ночам.