Белый Клинок
Шрифт:
Юноша сделал шаг вперед, еще один – и вошел в травяной круг.
Он не боялся. И не потому, что забыл об опасности или не знал о ней. Он хотел идти – и шел. И подталкивало его не очарование зовущего голоса, а собственное любопытство. С недавнего времени Санти было трудно очаровать.
– Милый! Милый! Иди ко мне! Санти! – пел чудесный голос, похожий одновременно и на голос Этайи, и на голос Мары, фарангской подруги его – из тех времен. И еще чьи-то голоса…
Санти увидел ее чуть раньше, чем достиг противоположного края травяного
Она стояла чуть в стороне от тропы, уронив руки вдоль бедер, подняв ему навстречу прекрасное лицо. У нее были большие удлиненные глаза в обрамлении золотых ресниц с темными изогнутыми кончиками. Мягкие золотые волосы падали на прямые плечи и крупные груди с заостренными коническими сосками. Талия такая тонкая, что ее можно обхватить пальцами. Но гибкая сила чувствовалась в стане ее, в чуть выступающих мышцах гладкого живота.
Короткая юбка из нанизанных на паутинную нить стеблей черной травы, обнимала ее на ладонь ниже пупка и спадала до середины длинных сильных бедер. Ростом она была ниже Санти, и смотрела на молодого мага снизу вверх, запрокинув изящную головку.
Лесная волшебница, Женщина Вечного Лона. Нет, скорее, девушка, в которой вуаль невинности уже выгибается изнутри ветром жажды.
Больше она не говорила ничего. Только смотрела. И полуоткрытый рот, трепещущие ноздри, блестящие глаза – говорили больше, чем голос.
Санти приблизился и коснулся руками гладких теплых плеч. Девушка с готовностью потянулась к нему, и когда губы их соприкоснулись (губы, но не тела€), Санти осознал одну удивительную особенность.
Сейчас он смотрел внутренним зрением, но видел девушку такой, словно глядел обычными глазами при свете дня.
«Она создала себя для меня!» – понял Санти.
Поцелуй, нежный и трепещущий, как крылья медовницы. В нем еще не было страсти, лишь намек на страсть.
«Ты не должен!» – прозвучал в мозгу голос Пятнистого Брата.
«Почему?» – удивился Санти.
«Потому что ты не должен!» – настаивал Пятнистый Брат. Он явно не желал ничего объяснять.
«Нет!» Санти почувствовал: девушка слышит их мысленный разговор и не ожидает от него иного ответа. Это было приятно.
Но Пятнистый Брат не успокоился. Он стал большим. Очень большим. Угрожающим. И быстрая мысль понеслась от него к золотоволосой – такая быстрая, что Санти не успел осознать ее, лишь уловил скрытую в ней волю.
Девушка откинулась назад, посмотрела на страшную морду: руки ее лежали на плечах Санти, невесомые, как пух.
– Не приказывай мне, зверь-демон! – произнесла она нежно и печально.– Я позвала, он пришел, обычай исполнен, и я люблю его. Оставь нас! Прошу!
– Ты должна уйти! – прогрохотало, как гром.
– Эй! – вмешался Санти.– Что с тобой, малыш? Я знаю, что делаю!
– Ты…– прогремело сверху… И Пятнистый Брат исчез.
– Ты не в силах стать между нами, зверь-демон! – пропел чарующий голосок.– Ты знаешь!
Санти ощутил волну нежности, хлынувшую одновременно и к нему, и к Пятнистому Брату, скрывшемуся где-то в траве.
– Санти, милый!
– Да,– сказал молодой маг, касаясь пальцами соска золотоволосой.– Я пойду с тобой!
Около полудня наблюдатели на башнях заметили паруса Южной Эскадры. А вскоре их видел уже весь немногочисленный гарнизон, оставшийся в крепости: более полусотни кораблей, будто сверкающие облака над голубизной моря.
Начальник крепости Тинг помянул в сердцах Великого Ангана, тысяцкого Ганга и всех покровителей Нижнего Мира. Было от чего! Все баллисты и бастионы, вся крепость – в полной боевой готовности. Недоставало одного: вместо обычной полутысячи воинов остались лишь тридцать солдат. Не хватит и на обслугу нескольких баллист, разорви Равахш тех, кто допустил подобное! С тридцатью бойцами ему даже пару шекк не остановить, не то, что полную эскадру Империи, чьи снасти не поджечь огненным зельем, а на одном только флагмане достаточно орудий, чтобы в три залпа сделать из крепости костер.
Осознав это, начальник крепости как-то сразу успокоился и не без удовольствия смотрел, как перестраивается эскадра. Средние корабли отошли назад, а большие, построившись «змеей», убрали часть парусов, и вошли в пролив…
Пролив между материком, на котором стояла крепость, и совершенно голым каменистым островом «Сломанный Зуб» называли в Конге «Узкий Рукав». Он считался более безопасным проходом, чем просторный, но усеянный рифами и изобилующий отмелями четырехмильной ширины «Широкий Рукав». Безопасным – по фарватеру. Зато отнюдь не безопасным для врага, так как был отлично защищен крепостью. Когда в ней полный гарнизон.
– Баллисты – к бою! – приказал флагман-капитан Робур командиру моряков-воинов.– Сигнальщик! Передай кормовому: «Эскадре! Готовность! Огня не открывать!» Мачтовому: «Адмирал Южной Императорской эскадры – крепости Тинг: Фарватер знаю! Вхожу в залив!»
– Может, стоит подать: «Прошу разрешения?» – предложил старший кормчий флагмана, старый моряк, не столь склонный к драке, как его начальник.
– Нет! – резко, даже гневно оборвал его Робур.– Пусть попробуют запретить! Мои баллисты сожгут их крепость прежде, чем они сделают дюжину выстрелов!
– Да, светлейший! – не посмел возражать кормчий. Хотя и знал, что один залп крепости Тинг может стоить эскадре корабля. А то и двух.
– Вот наглец! – проворчал начальник крепости, разглядев сигнал.
Будь у него хотя бы человек триста, он выдал бы: «Запрещаю!» И принял бой, как подобает. Но с тридцатью…
– Знают, крысы, что у нас – голо! – буркнул он своему новому помощнику (старый ушел с Гангом.) – Ничего не отвечать! Передать зеркалами в Фаранг: «Большая эскадра Империи. Пятьдесят кораблей. Входит в залив. Воспрепятствовать не имею средств». Пусть-ка умники сами разбираются! – добавил он не без злорадства.