Белый континент (с илл.)
Шрифт:
Руал толкнул дверь, вошел в комнату и уселся на стул рядом с кроватью, на которой лежало закрытое белой простыней тело. Мелькнула мысль, что теперь он остался совсем один… и что если бы он хоть немного внимательнее изучал медицину, ему, возможно, удалось бы заметить, что с матерью что-то не так — как бы она ни пыталась скрыть от него свою болезнь. Но долго думать об этом ему не дали: соседки и какой-то незнакомый мужчина, оказавшийся врачом, услышали его шаги, вернулись в комнату покойной хозяйки и нерешительно остановились в дверях, не зная, что сказать ее сыну.
— Как это случилось? — спросил
Но соседкам почему-то казалось, что ему непременно надо знать во всех подробностях, что госпожа Ханна с утра чувствовала себя отлично и была в хорошем настроении, что она зашла к одной из них, чтобы попросить большую иголку для штопки, потому что куда-то потеряла свою, но соседка не смогла сразу найти нужную иглу и пообещала принести ее чуть позже, и когда она с иголкой появилась в доме у Амундсенов, хозяйка вдруг сильно побледнела и схватилась за сердце, после чего успела только попросить, чтобы ее сыновей позвали домой. А к тому времени, как перепуганная соседка позвала на помощь других жильцов и съездила в университет за Руалом, все было уже кончено.
После соседок с ним так же подробно разговаривал врач: узнав от подруг госпожи Амундсен, что ее младший сын учится на медика, он засыпал Руала знакомыми ему по лекциям, но не всегда понятными терминами. Понял молодой человек только одно — даже если бы врач оказался рядом с их домом и сразу же попытался бы помочь его матери, ему все равно ничего бы не удалось сделать. Доктор повторил это несколько раз, словно бы опасаясь, что сын умершей женщины станет в чем-то его обвинять, хотя у младшего Амундсена не было никаких причин ему не верить. Ему вообще было все равно: можно ли было спасти мать или нет, теперь уже не имело значения. В любом случае, ее не спасли, и изменить это было уже невозможно. Ее больше не было.
Потом все почему-то решили, что Руал непременно хочет остаться с матерью наедине, и разошлись по домам, пообещав помочь ему с организацией похорон. А молодой человек никак не мог понять, что ему теперь делать одному в пустой материнской спальне. Он бы мог сколько угодно сидеть рядом с Ханной, если бы она была больна — но какой смысл был в этом теперь? То, что лежало сейчас на кровати, спрятанное под простыней, уже не было его матерью и не нуждалось ни в заботе, ни в любви, ни в послушании со стороны Руала.
Он прошелся по комнате, огляделся и, подойдя к подоконнику, смахнул рукавом собравшийся на нем тонкий слой пыли. А потом быстрым шагом направился к выходу, постаравшись пройти как можно дальше от кровати, чтобы даже случайно не зацепить простыню и не увидеть скрытого под нею лица. Он никогда не боялся мертвых: он просто хорошо помнил похороны отца, после которых ему уже не удавалось вспоминать о нем, как о живом человеке — любая мысль о Йенсе Амундсене с тех пор вызывала у него в памяти только мертвое тело в гробу. И он не хотел, чтобы с воспоминаниями о матери произошло то же самое.
Первым делом Руал написал обо всем братьям и поехал на почту, чтобы отослать им письма. Потом, посчитав, что от причитающих соседок вряд ли будет какой-нибудь толк, отправился в похоронную контору и провел там довольно много времени, договариваясь с гробовщиком обо всем необходимом — в какой-то момент он даже поймал себя на том, что торгуется, требуя организовать как можно более скромные похороны. Это его немного удивило, но он не отступил и не поддался на уговоры похоронных дел мастера «сделать все в лучшем виде». Денег на пышную церемонию у Амундсенов действительно могло не хватить, но это была не единственная причина: кроме всего прочего, Руал просто не понимал, для чего нужны все эти дорогие гробы, охапки цветов и музыка. Матери все это было уже не нужно, ей было все равно, да к тому же она и при жизни не особо любила бывать в центре внимания.
Из всех старших братьев Руала на отпевание и на похороны приехал только Леон — двое других в эти дни разъезжали по городам и странам и не смогли получить его письма вовремя. Да и Леон о ждавшем его письме из Христиании узнал случайно и едва успел вернуться домой к назначенному дню. Руал был очень рад его видеть, но говорили братья почти исключительно о делах: Леон Амундсен, уже несколько лет занимавшийся торговлей и посредничеством, с легкостью разобрался с оставшимися после матери счетами и терпеливо растолковал младшему брату, что надо оплатить в первую очередь и как вообще вести семейный бюджет дальше. Впрочем, младший Амундсен оказался сообразительным учеником и быстро понял, что от него требуется, чем несказанно удивил старшего брата.
— Я-то думал, у тебя одни льдины и белые медведи в голове! — с уважением объявил ему Леон. — А ты, оказывается, уже вырос и стал взрослым. Молодец, Руал, я тобой горжусь! Сколько тебе еще учиться?
— Уже недолго, — уклончиво ответил Руал, но Леон, слишком занятый мыслями о семейных, а также о своих собственных делах, не заметил прозвучавшей в словах брата неуверенности.
Леон уехал на следующее утро после похорон. Проводив его, Руал не стал возвращаться домой, а прямо с вокзала поехал в университет. Ему повезло — декан медицинского факультета был на месте и согласился принять молодого посетителя.
— Примите мои соболезнования, — заговорил он, жестом предлагая Амундсену сесть. — Если вы решите на время прервать учебу и в следующем году продолжить ее с теперешним вторым курсом, я не буду возражать. Вам сейчас не помешает как следует отдохнуть.
— Извините, — нетерпеливо перебил его студент, — Но я пришел сообщить вам о другом. Я хочу вообще уйти из университета.
Декан ответил ему слегка удивленным взглядом, однако выражение его лица говорило о том, что он ожидал такого решения и, в целом, относится к нему с одобрением.
— Подумайте хорошенько, — попытался он все же отговорить нерадивого студента от поспешных шагов. — Вы уже проучились почти три года, и ваши успехи…
— Мои успехи более чем посредственны, — невесело усмехнулся Руал. — Мне очень жаль, но теперь я могу сказать совершенно точно: хорошего медика из меня не получится. А плохие врачи никому не нужны, ведь верно?
— Да, безусловно… — задумчиво проговорил декан. — Но вы все-таки могли бы доучиться, чтобы хотя бы просто иметь высшее образование.