Белый крейсер
Шрифт:
Вспомнив историю жизни матери, Алексей вздохнул. Нелегко ей, бедной, пришлось. Гимназистка из Санкт-Петербурга, невеста погибшего белого офицера, не попавшая на последний уходящий из Крыма пароход. Беременная, как вскоре выяснилось. Им беременная. Наверное, Екатерине Стрешневой повезло, что в нее с первого взгляда влюбился молодой красный командир и буквально через два дня после знакомства предложил стать его женой. Немного подумав, девушка согласилась. Как она потом говорила, ради ребенка, чтобы хоть что-то в мире осталось от Михаила Коршунова. К тому же понимала, что сама не справится, была мало приспособлена к жизни. Вот и решилась выйти замуж за вчерашнего врага, который, тем не менее, оказался добрым и честным человеком. Она старалась честно исполнять
Ефим Климко знал, что Алексей — не его сын, Екатерина не стала скрывать этого. Однако растил, как родного, любил и баловал, учил всему, что знал и умел сам. С раннего детства говорил с приемным сыном, как с равным, терпеливо отвечал на бесконечные детские вопросы, старался обосновывать свои ответы и объяснять непонятное, насколько понимал сам. Он страстно мечтал о большой и дружной семье, сам вырос в такой, но ничего не вышло: после вторых родов, закончившихся неудачно — родился мертвый ребенок — врачи запретили его жене рожать. Слишком слабым здоровьем отличалась уроженка дождливого Петербурга.
Приемный отец Алексея тоже в свое время послужил в царской армии — был поручиком фронтового производства, выбившимся из нижних чинов. Революцию и идею всеобщей справедливости он принял всей душой, вступив в ряды Красной Армии в момент ее основания. Воевал честно, в расстрелах безоружных не участвовал.
Капитан не знал, как матери удалось оградить его от влияния школы и улицы, однако удалось — ярым приверженцем советского строя он так и не стал. Екатерина Стрешнева с раннего детства приучила сына читать и сама подбирала ему литературу. Рассказывала о славе русского оружия, не спеша убеждала, что дворяне — вовсе не враги трудового народа, как утверждают большевики, а совсем наоборот — душа и сила России. А когда Алексею исполнилось двенадцать, он узнал, что сам дворянин и сын дворянина. И фамилия его — Коршунов.
Не выдержав, мальчик побежал за подтверждением к отцу, которого искренне любил и уважал. Тот с тяжелым вздохом подтвердил, а затем долго говорил с приемным сыном. О таких вещах, говорить о которых с детьмы было не принято. О чести и достоинстве, о вере в Бога и судьбе родной страны, о жизни и смерти. Как выяснилось, Ефим Климко не считал белых врагами, хоть и воевал с ними. Утверждал, что они тоже русские люди, только заблуждающиеся. Алексей не ожидал услышать такое от отца и очень долго думал над его словами.
Хорошо, что к тому времени мальчик научился держать язык за зубами и не стал ни с кем вне семьи делиться невероятными новостями. С тех пор его взгляд на жизнь изменился — розовые очки спали, неприглядные стороны действительности стали хорошо видны, как, впрочем, и положительные. Алексей начал учиться думать самостоятельно, анализировать происходящее и действовать, исходя из своих выводов. А главное — перестал верить в чьи-либо голословные утверждения.
Несмотря ни на что, он решил стать офицером, или, как говорили в СССР, — командиром. Ведь оба его отца, родной и приемный, являлись таковыми. Пусть один — белым, а второй — красным, но все равно офицерами, защищавшими Родину, служившими ей так, как считали правильным. Значит, и Алексею прямая дорога в армию. Он решил сразу после школы поступать на командирские курсы. Однако этим планам не суждено было сбыться — в тридцать шестом от скоротечной чахотки за несколько месяцев сгорела мама. А еще через год по чьему-то доносу арестовали приемного отца и дали ему "десять лет без права переписки". Алексей знал, что это означает…
Сына "врага народа" отправили в детдом. Правда, пробыл он там недолго, только до совершеннолетия, до которого оставалось всего полгода. Затем пришлось идти на завод учеником токаря — о военной карьере с такой биографией мечтать нечего. По крайней мере, юноша был в этом уверен.
Однако сдаваться Алексей не собирался. Работая, как проклятый, он за несколько месяцев стал ударником труда, учился всему, чему мог научиться, активно участвовал в общественной деятельности, даже притворно "отрекся"
Вчерашних курсантов спешно произвели в младшие лейтенанты и бросили на фронт, затыкать брешь. Красная Армия откатывалась под ударами гитлеровцев с каждым днем все дальше на восток, потери были страшными. Часть, в которую направили Алексея, очень быстро оказалась разгромлена, а ее остатки попали в окружение — реальный боевой опыт имелся мало у кого из красных командиров. Вспоминать, как из этого окружения выходили, не хотелось… А когда вышли, окруженцев начали допрашивать особисты. В чем только ни обвиняли… Слава Господу, после трех дней допросов поверили, что они не предатели — бойцы сохранили оружие, знамя и документы — и направили в действующие войска. Алексей воевал, не жалея себя, дважды был ранен, но всегда возвращался после выздоровления в родной полк — отлеживался после ранений в медсанбате, изо всех сил противься отправке в госпиталь — благо раны были не тяжелые. Остальные выжившие старались держаться возле своего первого командира. Он их тоже не забывал.
Три месяца назад Алексею дали капитана и поставили командовать так называемой ротой сокращенного состава — всего семьдесят человек. Для пехотной роты — мизер. Впрочем, и то хлеб, и с таким числом бойцов воевать можно, если умеючи. Офицер усмехнулся: за прошедшие годы Красная Армия хорошо научилась бить немцев. Как их под Курском причесали! Любо-дорого посмотреть. Он сам тоже многому научился. У врага, большей частью. Но поможет ли это? Трудно сказать. Возможно, уже сегодня сгинет. Хотелось, конечно, дожить до победы, которая, несомненно, будет, но это не от него зависит, а от Божьей милости. В Бога капитан верил, хотя, понятно, никому об этом не говорил.
Пожалуй, можно немного подремать, пока тихо. Алексей вытянул ноги и прикрыл глаза.
Из-под полуопущенных век наблюдая за задремавшим командиром, Вирт Раскедов, которого остальные знали, как Виктора Раскосова, то и дело незаметно вздыхал. Хороший человек Алексей, по-настоящему хороший, такие редко встречаются. Жаль будет с ним расставаться. А с Мыколой, Сергеем и Иваном разве не жаль? Сколько раз друг друга из безнадежных ситуаций вытаскивали, сколько вместе прошли…
Он покосился на друзей. Привык к ним. Как не хочется уходить, как не хочется в который раз начинать все заново. Но его никто не спрашивает — судя по самочувствию, переход приближается. Тошнит, холод в животе, трясет всего, по позвоночнику горячая волна то и дело прокатывается. Все симптомы налицо. Это однозначно случится сегодня, возможно, даже в ближайшие часы, если не минуты. Куда, интересно, выбросит? Как всегда, неизвестно…
Горько усмехнувшись, странник опустил голову. Знали бы друзья, сколько ему лет… Выглядит на двадцать пять, а на деле давно за двести пятьдесят перевалило. Еще два-три перехода, и триста исполнится. Сколько же все это будет продолжаться, Святой Создатель? Никто не ответил. И не ответит.
Опять придется обживаться на новом, незнакомом месте. Хорошо бы еще в индустриальный период какого-нибудь мира выбросило, а не в очередное средневековье. Чаще всего он почему-то оказывался именно в средневековье. Там, конечно, легче легализоваться, документы не нужны, зато условия жизни отвратительные. Вирт снова вздохнул. Кем он только ни перебывал за свой долгий век. От крестьянина до князя. Сколько любимых женщин и близких друзей осталось позади. Не сосчитать. В последние несколько переходов Вирт старался ни с кем особо не сближаться, чтобы меньше боли испытывать при неизбежном расставании, но не всегда выходило. Вот и сейчас не вышло. Судьбы Алексея, Мыколы, Сергея и Ивана стали ему далеко не безразличны.