Белый Крым. Мемуары Правителя и Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России
Шрифт:
Не хватало только подходящего руководителя, но и тот вскоре объявился в лице молодого петербургского чиновника Немировича-Данченко, назначенного, как уверяли злые языки, на этот пост исключительно благодаря «очень подходящей фамилии».
Я не случайно отмечаю, прежде чем перейти непосредственно к дневникам, те факторы, которые доминировали с первых дней в области крымской внутренней политики. Всем отлично известна и памятна та фатальная роль, какую сыграла «осважная» политическая идеология в доновороссийский период гражданской войны.
И уже в силу хотя бы одного этого обстоятельства
Спрятавшись в самых потайных клеточках организма, он уже с апреля открыто обнаружил себя, принявшись за прежнюю работу, отравляя только что как будто начавшийся процесс оздоровления ядом все той же неизменной лести, прислужничества, не допуская даже мысли о возможности свободной критики действий власти, одурманивая здравый рассудок явно бессовестными измышлениями о соотношении и положении сил своих и противника.
На этой-то именно благодатной почве и расцвела позже махровым цветом пагубная «чебышевщина», считавшая своим верноподданнейшим долгом петь только дифирамбы, смотреть только сквозь розовые очки, говорить только об обреченности противника, видеть только первоклассные позиции там, где люди знаний и опыта не видали ничего, кроме скверных канав, и т. д., и т. д.
Крым могли бы, быть может, спасти честные храбрецы, когда-то имевшие мужество говорить всю правду о неизбежности определенного исхода операции, порученной адмиралу Рождественскому, но на «последнем клочке Русской земли» в 12-й час оказались, увы, в непосредственной близости к Главнокомандующему не они.
И когда надо было бить вовсю тревогу по поводу «укрепленности» Перекопа; когда, может быть, надо было по примеру противника выкинуть решительные лозунги, до призыва «все на постройку укреплений Перекопа!» включительно; когда, может быть, надо было криком кричать о сотнях замороженных трупов, которые доставлялись с фронта в санитарных «теплушках»; словом, когда в правде и честной, разумной патриотической тревоге было все спасение, – казенные оптимисты продолжали свое извечное чуть ли не «шапками закидаем».
Дальше читатель найдет документальные подтверждения вышесказанного, пока же я считаю своим долгом просто отметить лишь живучесть того микроба, который успел сесть на корабли на Новороссийском рейде в кошмарные мартовские дни прошлогодней весны.
Конечно, несправедливо было бы олицетворять его в одном г-не Чебышеве, имя которого выше упомянуто как имя наиболее яркого выразителя определенной гибельной идеологии. Лично мне довелось видеть бывшего вдохновителя роковых идей Особого совещания лишь три раза: два раза в частном доме и последний раз в Константинополе, благополучно высадившимся с первого же прибывшего из Севастополя иностранного миноносца и устроившимся там начальником какого-то очередного осведомительного бюро.
Никогда в жизни я не имел никаких абсолютно ни личных отношений, ни столкновений с этим человеком, и, определяя сорт и род процветавшего в Крыму особого казенного патриотизма его именем, я руководствуюсь только фактами и документальными данными.
Значительно благополучнее обстояло к началу наступления дело с реорганизацией и перевоспитанием (до известной степени) самой армии. Здесь, в течение крайне незначительного промежутка времени, была закончена с огромной энергией и настойчивостью бесконечно трудная работа по приведению армии в боеспособное состояние.
Разрозненные, потерявшие после Новороссийска и «сердце» и веру толпы солдат, казаков, а нередко и офицеров были вновь сведены в определенные войсковые соединения, спаянные между собой и общей дисциплиной, и доверием к командному составу.
Разгул, хулиганство и бесчинства, наблюдавшиеся в первые дни по прибытии армии в Крым, были пресечены. И были пресечены, несомненно, тем подъемом, который сумел создать своими выступлениями и приказами генерал Врангель, а также теми элементарными мероприятиями по оздоровлению армии, которые стали проводиться решительно в жизнь.
Нечего, разумеется, говорить, что под этими мероприятиями меньше всего следует подразумевать фонарную деятельность некоторых генералов, отправлявших на фонари и трамвайные столбы офицеров и солдат старейших добровольческих полков чуть не за каждое разбитое в ресторане стекло, где эти часто вовсе не присяжные дебоширы, а просто несчастные, отчаявшиеся в эти дни люди искали в вине забвения и дурмана.
Деятельность генерала Кутепова в этом направлении достигла в апреле таких размеров, что вызвала решительный протест представителей Симферопольского земства и города Симферополя, заявивших, что население лишено возможности посылать своих детей в школы по разукрашенным генералом Кутеповым улицам.
Но как бы там ни было, справедливость требует отметить, что стихийная разнузданность, царившая в тылу в начале весны, к концу ее была сведена почти на нет.
20 мая, за три дня до выхода из Крыма, генерал Врангель приказал широко опубликовать следующих два приказа (точнее – приказ и обращение):
«Приказ
Правителя и Главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России
Русская армия идет освобождать от красной нечисти родную землю. Я призываю на помощь мне русский народ.
Мною подписан закон о волостном земстве и восстанавливаются земские учреждения в занимаемых армией областях.
Земля казенная и частновладельческая сельскохозяйственного пользования распоряжением самих волостных земств будет передаваться обрабатывающим ее хозяевам.
Призываю к защите Родины и мирному труду русских людей и обещаю прощение заблудшим, которые вернутся к нам.
Народу – земля и воля в устроении государства.
Земле – волею народа поставленный Хозяин.
Да благословит нас Бог!