Белый лоцман
Шрифт:
Белый остался один. Совсем один.
Перед ним, ухватившись спиралеобразным хвостом за стебель водоросли, подрагивал морской конек, а из его раздутого брюшка выскакивали один за другим крохотные прозрачные коньки. Это был отец. А мать, отложив икру в его брюшную складку, чтобы он высиживал потомство, уже давно беззаботно скиталась по своему синему миру.
Неожиданно раздался грозный шум, и из глубины с рычанием и хрипом вылетел слепой кашалот. Он стремительно подскочил над водой и рухнул вниз с таким грохотом, словно какой-то великан швырнул в океан целый утес. И опять подскочил, и опять обрушился, потом, разъяренный, бешено завертелся среди высоких покатых волн, которые поползли от него во все стороны. На его черной квадратной голове сидел огромный кроваво-красный кальмар, по которому пробегали лиловые полосы. Глаза моллюска — полуметровые диски — горели дьявольским
Битва между двумя гигантами разгоралась. Все чаще и чаще на коже моллюска появлялись разноцветные пятна, все сильнее стягивались узлы на щупальцах, все глубже впивались в противника его присоски. А кашалот, злобно рыча, вертелся с боку на бок и пытался дотянуться своим огромным ртом до тела врага.
В смертельном ужасе разбежались в разные стороны бесчисленные обитатели чудесного луга. Исчезли без следа морские коньки, копошащиеся рачки, морские иглы, тысячи рыб.
Лишь два великана, вцепившись друг в друга в чудовищной схватке не на жизнь, а на смерть, продолжали кувыркаться среди разорванных, беспорядочно перемешанных водорослей в кипящем море.
Неожиданно кальмар соскользнул с кашалота вниз и тут же скрылся под водой. Дельфин снова услышал незабытый им шум той кошмарной ночи, когда он впервые остался один — тот особенный шум пульсирующего насоса. Значит, это был плеск воды, выбрасываемой кальмаром через свою воронку, которая толкает его вперед, словно ракету.
Кашалот не пытался догнать сбежавшего врага — ведь в зубах у него осталась его рука, — а начал, не спеша, заглатывать добычу. На сегодня хватит. Рука-щупальце была около двадцати метров в длину и полметра в толщину.
Белый свернул в сторону. Теперь ему было все равно, куда плыть. Океан был всюду.
3
Внизу, на берегу скалистого острова, нежились на солнце тюлени, а выше, на изъеденных веками скалах, сплошь покрытых птичьим пометом, гнездилось несметное количество морских птиц. Вокруг островка, милях в полутора от него, тянулся опасный коралловый риф, показывавший из воды свои торчащие зубья только в бурю и при отливе. А между островом и рифом было неглубокое узкое подводное ущелье — непроходимые джунгли из водорослей и кораллов.
На дне, возле рифа, похожего на источенный водой карстовый массив, как какая-то громада из пестрого туфа, лежали почти рядом два затонувших корабля. Один попал сюда недавно. Даже краска с его деревянного корпуса не успела еще облупиться. На борту зияла страшная рана — след рокового удара о риф, который и отправил его на дно. А другой — это было ясно видно — нашел здесь свою гибель много лет назад. Корпус его, капитанский мостик, иллюминаторы, мачты и канаты — все обросло кораллами, которые превратили судно в странный каменный корабль, сросшийся с коралловой стеной, сделавшийся ее частью. И на накренившейся палубе, засыпанной белым коралловым песком, и на белых, словно заснеженных, поручнях, с которых свисали зеленые водоросли, похожие на бумажных змеев, и на высоких мачтах, украшенных причудливыми коралловыми узорами — везде кипела жизнь — пышная, всюду проникающая жизнь. Кораллы цвели тысячами нежных цветов, чашечки которых колыхались так плавно, словно их касался легкий подводный ветерок. Под ними, на них, по сторонам — повсюду в прелестнейшем беспорядке были разбросаны роскошные анемоны, гвоздики, лилии — хищные цветы-животные, над которыми распростерли свои длинные стебли водоросли, похожие на молодой дубовый лес перед листопадом. Странные, невероятные джунгли! Под изящной стеклянной губкой — настоящей хрустальной вазой — морской еж терпеливо грыз лист водоросли. По каменным ветвям, густо покрытым живым мхом, перекатывались, словно клубки змей, гибкие офиуры. Медленно ползли по дну морские звезды — но куда? Да разве это имело значение? Ведь при их пяти лучах любое направление означало — вперед. Толстые прыщеватые огурцы-трепанги, величиной с дельфина, ритмически глотали белый песок. Множество мидий открывало и закрывало свои перламутровые раковины. Светились, словно зажженные факелы, разноцветные морские черви, высунувшие головки из удлиненных известковых трубочек. Полчища кривых раков, маленьких и больших, сновали взад и вперед на своих длинных изогнутых ножках. А наверху, в кристально прозрачной воде, в этом дивном мире без теней, плавало бесчисленное количество рыб различной величины, пестрых коралловых рыб, которые порхали, словно бабочки, над каменными ветвями. Несколько зеленых черепах, размахивая, как крыльями, своими широкими плавниками, с жадностью пожирали водоросли.
Неожиданно в ущелье скользнула, почти неслышно ударяя кривым хвостом, семиметровая акула. В ее холодном взгляде светилась лишь беспощадная, ненасытная прожорливость. Рыбы-бабочки тут же попрятались в зарослях. Кривые раки притаились в своих норках, угрожающе высунув наружу острые клешни. Только рыбы-лоцманы, пестрые как зебры, спокойно плыли перед страшной оскаленной мордой акулы, словно охотничьи собаки, да на брюхе ее висело, прицепившись к нему теменем, несколько рыб-прилипал.
Из глубокой черной пещеры корабельного трюма выбрался большой, толстый осьминог, перелез через поручни и стал спускаться к основанию рифа. А там в это время одна двухметровая тридакна, раскрыв волнистые, поросшие кораллами створки раковины, лениво купала в воде свое розовое тело. Множество пугливых беспанцирных рачков осторожно выползали из раковины и тут же спешили вернуться обратно. Увидев тридакну такой беззаботной, осьминог притаился, словно подстерегающая добычу кошка. Прижался к скале, вытянул щупальца, насторожился и вдруг, резко оттолкнувшись от скалы с помощью своего водяного насоса, бросился в атаку. Но рачки успели вовремя заметить его и мгновенно забрались в свое надежное убежище. Тридакна с треском, словно захлопнула тяжелую дверь, сомкнула створки раковины. Обманутый осьминог забрался на нее, обхватил своими щупальцами и попытался открыть. От ярости тело его становилось то зеленым, то фиолетовым, в глазах сверкали алчные огоньки. Промучившись так немало времени, разочарованный, и даже как бы пристыженный, осьминог убрался восвояси. Не впервые пытался он открыть ее, но все безуспешно. Стара была тридакна и не давалась ему, не напрасно прожила она на свете уже более трехсот лет.
Внезапно сверху, с серебристого водяного потолка, откуда струилось на дно сияние процеженных солнечных лучей, спустилась стайка кефалей, а вслед за ними, окутанный облаком серебристых пузырьков, вынырнул белый дельфин. Рыбы пролетели над кораблями и резко свернули влево, надеясь обмануть упорного преследователя, но, встретив зубчатый риф, вынуждены были снова свернуть в сторону и понеслись по подводной долине. Белый помчался следом. Вдруг дно круто, почти отвесно, стало спускаться вниз, затем совсем куда-то провалилось, словно растаяло. Яркое сияние мелей исчезло, раздавленное синим полумраком, таинственным и зловещим, сквозь который с трудом можно было различить мрачные контуры подводных хребтов, похожих на зубы ужасного чудовища. Мелькнули испуганные рыбы, которые наверху, вероятно, сияли чудеснейшими красками, а здесь, в глубине, казались уродливыми, мертвенно-синими. Мрак скрывал все краски за своей мутной завесой.
Белый почувствовал, что ему не хватает воздуха. Тогда он рванулся вперед, ловко схватил плывущую последней рыбу и, мигом проглотив ее, устремился наверх.
Становилось все светлей и светлей. Угрожающий мрак рассеивался, бледнел под небесно-синим блеском преломленных солнечных лучей. Медузы снова обрели свою окраску и казались кусочками радуги.
Дельфин подскочил, шумно набрал воздух и снова нырнул за следующей рыбой. Ведь он хотел жить — хотя и изгнанный своими, одинокий, без чьей-либо поддержки, без товарищей. Он хотел жить, потому что был силен, ловок, с чутким ухом и быстрыми плавниками! Кипящая жизненность билась в каждой клетке его здорового молодого тела. Сильный и одинокий!
Но как тяготило его это одиночество! Инстинкт стадного животного не давал ему покоя. В каком-то неосознанном стремлении он искал других дельфинов, чтобы порезвиться с ними, поиграть, погоняться вместе за рыбами. Но увы! С тех пор, как Оскаленный прогнал его, он не встречал больше родного стада, а другие дельфины, к которым он пытался пристать, встречали его враждебно. Ведь для них он был чужим. А чужакам среди них не было места. Каждый со своими!
Незаметно пассат затих. С юга черной стеной поплыли тучи. Теперь ветры загудели со всех сторон. Длинные плавные волны, которые в течение многих недель спокойно катились с юга, сейчас вдруг зашумели, заволновались. Океан потемнел, ощетинился.
Тюлени, почувствовав приближение бури, поползли по каменистым ступеням островного берега наверх, где их не могли достать волны. Своими неуклюжими складчатыми телами они напоминали гигантских гусениц. Альбатросы, чайки, буревестники с громкими криками спешили спрятаться в своих гнездах. Вдали проплыли, отфыркиваясь, китиха и ее детеныш, а следом за ними — целое стадо китов-финвалов. А вот пропыхтел слепой кашалот. Морские млекопитающие убегали от разбушевавшейся стихии, рыбы уходили в глубины.