Белый мусор
Шрифт:
План Клода не сработал. Он дополз до трещины, на дне которой текла магма. Перепрыгнуть невозможно — австралийцы простреливали этот участок.
Клод приполз обратно:
— Застряли надолго. Выкурить австров из-за камней не получится. Руди, сканируй местность и запускай бес-пилоты.
— Шлем разбился. Система отображения сбоит. Могу попробовать управлять вживую, глядя отсюда, но толку от этого мало, ведь далеко не улетят, сигнал не пробьёт помехи Неудоби, а движки быстро испортятся в атмосфере. Мы просто запустим летучую мишень.
— Иисус-дева-мария! — профессор выполз из перевёрнутого бронепежо и направился к Гоше. Каждую
Гоша подтащил профессора к себе. Натянул на его голову шлем скафандра. Целую минуту радиоэфир был наполнен кашлем, плевками и хрипом. Профессор отдышался и внятно повторил:
— Стреляй по синим камням из снайперской. Обычные пули не возьмут.
— Учитель, вы надышались вредных испарений. — Отозвался Гоша. — Наши враги не камни.
— Не учи учёного. Делай что говорю.
Гоша пожал плечами и подтянул винтовку. Попасть в огромную кучу красивых камней можно и с повреждённой левой рукой. Первый выстрел был мимо. Гоша ругнулся и прицелился дольше. Второй попал точно в центр.
Камни сдетонировали, как бомба. Взрывная волна была такой силы, что перевёрнутый бронепежо качнулся и его протащило несколько сантиметров по земле. Тех эскадронцев, что не успели пригнуться, сдуло на пару метров.
— Охренеть! — крикнула я.
Вместо горы из синих камней была воронка с ошмётками тел австралийцев.
Профессор Сенчин гордо поднялся на ноги и оттряхнул штаны скафандра:
— Сила науки. Эти камни — остывшая горная порода, внутри которой остался газ. Сам газ не горючий, но давление газа внутри камней сильное.
К сожалению, потеря транспорта было не самой главной бедой.
Д’Егор печально доложил, что Захар мёртв. Ракета австралийцев, попала как раз в то место борта, куда Захар пересел, чтоб не слышать причитаний профессора и ссоры влюблённых.
Когда его наспех хоронили в воронке от взрыва синих камней, никто не решился выключить музыку в разбитых наушниках на его искалеченной голове. Так и засыпали чёрной землёй Неудоби. Срочность миссии не допускала долгих речей.
Мне ещё долго чудилось, что из-под земли играет мягкая мелодия и шансонье напевает:
О чём поёт шансонье?
И о ком плачет девушка?
В горячке боя Гоша не заметил, что у него не работает не только левая рука, но и левая нога. Д’Егор сказал, что Гоше ни в коем случае нельзя двигаться. Выкрутили из бронепежо кровать и уложили на неё раненого. Сам д’Егор сильно ударился головой. Диагностировал у себя лёгкое сотрясение мозга и прописал болеутоляющий порошок. Остальные получили ушибы и вывихи разной степени тяжести.
Один Сенчин не получил ни царапины:
— Вот что сила молитвы творит. Это я вам как учёный заявляю.
Клод решил отправить д’Егора и Карла обратно. Они должны вытащить кровать Гоши из Неудоби и выйти на связь с блокпостом, после чего дождаться подкрепления из Моску.
Гоша возразил:
— Командан, мы несколько часов назад готовы были умереть от превосходящих сил противника, какой смысл сейчас беспокоиться о раненых? Оставьте меня, да идите дальше.
— Мои приказы — не обсуждают, а исполняют. Готовы умереть? Мрите. Но не от глупости. Какая нам выгода, если ты подохнешь от удушья возле обломков бронепежо? Д’Егор с его сотрясением тоже херовый боец. Кислорода у вас хватит
Глава 90. На берегу
Мы шагали по чёрной земле Неудоби.
Ландшафт менялся каждые сто метров. Вот зоны плотно заполненные паром и дымом: вытяни руку и не увидишь пальцев. Вот зона с горящей под ногами землёй, каждый след оставлял в почве свой огненный отпечаток. Задержишься чуть дольше, чем мог бы выдержать материал скафандра — и конец. В другом месте пар исчезал, даже земля становилось нормального цвета.
Попадались окаменевшие растения. Железные цветы, о которые можно порвать скафандр. Мраморные деревья, которые сотни лет назад были накрыты расплавленными горными породами, но почему-то не сгорели, а остались на века, как гигантские драгоценности. Такими деревьями любили украшать свои дома богатые имперцы и ханаатцы. Ценились экземпляры, на которых сохранились листья или ещё какие-либо приметы прошлого. В Имперском Музее выставлена драгоценность — ископаемое остекленевшее дерево, на стволе которого были вырезаны буквы «М+Н 2122».
Здесь уровень радиации падал. Профессор утверждал, что на таких островках даже воздух менее опасен для лёгких, так как вредные примеси отфильтрованы паром на предыдущем участке.
— Только когда двигаешься по Неудоби пешком, понимаешь, почему эти земли так прозвали. Очень неудобно, — сказал профессор Сенчин. Он плёлся в конце колонны, задерживая продвижение группы.
— Ты теперь вместо Гоши, штатный философ Эскадрона? — спросила я.
Клод шагал впереди, прокладывал путь. Антуану пришлось идти рядом. Командану требовался его аджюдан. Антуан постоянно оборачивался ко мне. Высказывать в общий радиоэфир слова любви было бы неуместно, поэтому он и я обменивались воздушными поцелуями, прикладывая ладони к стёклам шлемов. Каждый поворот назад требовал от Антуана самоотверженных усилий: у него за спиной висел тяжёлый металлический ящик с надувной лодкой.
Я шла за Руди, и несла два дополнительных баллона с кислородом.
За три часа пути сделали пару кратких привалов для подгонки скафандров.
Затем Клод, сверившись с картой, приказал всем залечь и продвигаться ползком.
— Иисус-дева-мария. Командан, я старый, я голодный. Я хочу пить, — заныл Сенчин. — Не могу на карачках ходить.
— Профессор остаётся временно здесь, остальные цепью, дистанция два метра.
Рассредоточившись, мы поползли вперёд. Снова началась полоса тумана. Стало заметно жарче. Вскоре я услышала шум прибоя. Туман стал то редеть, то снова накрывать плотной стеной. Будто сам пульсировал в ритме прибоя.
Эскадронцы выползли к мокрым валунам. Впереди кипел горячий Океан-море. Пар над водой уже был слишком густым, чтобы называться просто «паром» — настоящие облака. Белые сгустки быстро перемещались над водой, одни поднимались вверх, другие, остывшие, растягивались над волнами.
В разрывах облаков, метрах в ста от берега, размещалось большое, размером с авиононосец, строение. В центре вздымалась ровная башня, неизвестной высоты. Большая её часть терялась в облаках.
Клод приказал Сенчину двигаться, заверив, что можно не ползти. Когда профессор появился, сунул ему бинокль: