Белый Орден или Новые приключения Ариэля
Шрифт:
— Красные сильно лютовали?
— Ужас, что творили. В столице они хоть и злобствуют, но сдерживаются, а на периферии вообще начали расслабляться. Над женщинами издевались страшно, больше тысячи насмерть замучили, да сколько ещё в живых осталось с покалеченными душами. По детям стреляли из арбалетов, просто упражнялись в стрельбе. Наловят ребятни в городе, вывезут в пустыню и состязаются в меткости. Всех мужчин либо приняли в Красный Орден, либо сделали рабами, либо перебили.
— А духовенство?
— Собрали всех, где-то с полсотни человек: священников, диаконов, алтарников, чтецов. Вывезли за город, заставили вырыть себе яму и каждому по очереди задавали один вопрос: «Бог есть?». В случае утвердительного ответа убивали. Все,
— Ни одного священника в живых не осталось?
— Один остался. Его добрые люди у себя в подвале прятали, но кто-то донёс. Красные его страшно пытали, вынуждая отречься от Христа. На нём живого места не осталось, но он не дрогнул, не отрёкся. Наши эскулапы говорят, что выживет.
— А у нас в армии сколько священников?
— Пятеро.
— Прикажите всем нашим воинам исповедаться.
— Проконтролировать исполнение приказа?
— Не надо контролировать… Всё же это дело совести… Но прикажите… Без этого не выживем… — Ариэль едва сдерживал рыдания, в горле клокотало, глаза застилало, он еле выдавил из себя: «Подождите минутку…», несколько раз про себя прочитал «Царю небесный» и кое-как обрёл дар речи, хотя сознание мутилось по-прежнему.
— Не думал, что будет такой ужас… Я готовил себя к войне, но это же, господа, не война, это хрен знает что такое. Во внешнем мире я насмотрелся на такие ужасы, что думал — ничего более ужасного не увижу, однако — вот оно. И где? В самом христианском царстве на земле. Разум отказывается верить, что красные — из наших, из того самого Ордена пресвитера Иоанна, к которому все мы когда-то принадлежали. Скажите, они действительно расстреливали детей ради забавы, вы твёрдо в этом уверены?
— Да, уже сходили за город в пустыню, нашли там множество детских трупов.
И тут Ариэль наконец разрыдался. Это длилось недолго, усилием воли он взял себя в руки и как-то весь сразу посуровел.
— Простите, господа. Минутная слабость. Как наши люди?
— Звереют на глазах, — прошептал Стратоник. — Теперь все рвутся в бой. Когда узнали о зверствах красных, когда увидели всё своими глазами, теперь хотят только одного: истреблять эту нечисть, выжигать её калёным железом.
— Страшно, господа. После боя наши плащи становятся красными от крови. Очень символично. На этой войне мы сами можем превратиться в красных, если забудем о милосердии, сострадании, если будем жить только ненавистью и местью. Наши люди должны понять, что мы сражаемся против нелюдей, но если мы сами станем нелюдями, тогда наша борьба утратит смысл. Человек может оставаться человеком, только если он остаётся с Богом. Красные так озверели, только потому что от Бога отреклись, но если наша верность Богу будет лишь внешней, формальной, мы станем почти такими же.
Никто не возражал.
Вечером этого дня Ариэль захотел поговорить с Марком, ему сказали, что тот пошёл в храм на окраине городе, и принц отправился туда. В пустом безлюдном храме Марк стоял на коленях перед распятием и клал земные поклоны.
— Извини, что прервал твою молитву. Надо поговорить.
Марк кивнул, они сели на скамейку у стены и некоторое время молчали, не глядя друг на друга. Потом Ариэль с трудом выдавил из себя:
— Марк, я хотел сказать, что одобряю твой приказ о казни пленных.
— Благодарю вас, ваше высочество, — холодно и равнодушно ответил Марк.
Разговор не клеился, они опять на некоторое время замолчали. Тогда Ариэль просто решил поделиться тем, что было у него на душе:
— Во внешнем мире другие войны, там по-другому сражаются. Рыцарей стараются не убивать, а брать в плен, потом отпускают за выкуп. Вроде бы молодцы — сражаются без ненависти, как благородные люди. Но почему? Да потому что они ведут войны из-за таких пустяков, ради которых вообще не стоило браться за оружие. Война для них — весёлое соревнование, лишь в некоторой степени рискованное, а противники — такие же люди, как они, и хотят они одного и того же — оторвать друг у друга участок земли, у них нет повода для ненависти. А у нас тут совсем другая война, мы сражаемся за самое важное, что только есть в жизни человека — за право оставаться людьми. Мы сражаемся за свою душу, которую хотят убить. Наши противники уже не принадлежат к одной с нами человеческой породе. Дело даже не в драконах. Красные — это бывшие люди, забесовлённые до такой степени, что их сложно считать людьми. С ними нельзя обращаться так, как с обычными военнопленными. Конечно, мы примем в свои ряды всех, кто допустил ошибку, струсил, а потом раскаялся. Но тех, кто отстаивает своё право оставаться нелюдями, мы не можем оставлять в живых. Это всё равно, что выпускать на свободу лютое зверьё, прекрасно зная, что оно тут же начнёт рвать на части людей. Не говоря уже о том, что наше войско — капля в море врагов. Вся страна обезумела, против нас драконы могут выставит миллионы вооружённых безумцев. Мы не можем отпускать сумасшедших на свободу, чтобы завтра снова с ними сражаться. И создавать лагеря для военнопленных мы тоже не можем, половину войска пришлось бы сделать охранниками. Мы вынуждены быть жестокими, Марк. Очень жестокими. Мы вынуждены топить врагов в их собственной крови. Иначе можно сразу побросать мечи на землю и разбежаться.
— Ваше высочество, вас когда-нибудь приходилось командовать казнью безоружных людей? — Марк с трудом выговаривал слова.
— Хочешь, чтобы в следующий раз казнью командовал я?
— Нет, ни в коем случае. Мы возьмём эту мерзость на себя, вам ещё царствовать. Хочу лишь сказать, что чувства палача очень трудно понять, пока сам не станешь палачом. Я военный и всегда готовил себя проливать кровь, убивать людей, но быть палачом — это совсем другое. Однажды примешь участие в убийстве безоружных, и душа измениться навсегда. В душе водворяется пустыня. Помните, я прикончил Беса, а потом заколол одного пленного? Потом долго в себя приходил, а здесь была массовая казнь, это совсем другое. Там на площади я убил себя самого, во всяком случае — смертельно ранил. Понимание правоты творимого нами дела ничего в этом не меняет.
— Но что же делать, Марк?
— Что делаем, то и делать. Выхода нет. Но только сейчас я понял, что значит принести себя в жертву. Мы убьём свои души на этой войне, если это, конечно, война. Каратели — уже не рыцари. Мы все станем палачами. Эта война — заколдованный круг. Хочешь истребить палачей — стань палачом. Или просто позволь перерезать себе глотку. Но тогда палач перережет глотки сотне вдов и сирот, которые надеялись на твою защиту.
— Тебе больно, Марк?
— Очень.
— Значит, ты жив. Твоя душа жива до тех пор, пока грех причиняет боль. Вот и всё.
В городе белые взяли в плен одного красного дракона и трёх серых. Их пока не трогали, не решили, что с ними делать. От Марка Ариэль сразу пошёл в амбар, где содержали драконов. Они стояли, прикованные цепями к стене. Ариэль впервые увидел драконолюдей. Красный был чрезвычайно рослым и весьма плечистым. Он был великолепно сложен, им можно было бы любоваться, если бы не странное лицо неестественного красноватого оттенка. В его рубиновые глаза страшно было заглядывать, они были очень глубокими, но жизни в этих глазах не было, только пустота. Тонкие губы кривились в горделивой ухмылке. Во время пленения дракону крепко досталось, он был сильно избит, всё лицо покрывали ссадины и синяки, но, казалось, что для него это не имеет никакого значения, по лицу не читалось, что он испытывает боль.