Белый отряд
Шрифт:
– Если меня постигнет та же участь, – сказал Аллейн, отведя сэра Найджела в сторону, – прошу вас, дорогой лорд, передайте леди Мод мое смиренное почтение и скажите, что я всегда был ей верным слугой и ее недостойным рыцарем.
Сэр Найджел молча положил своему оруженосцу руки на плечи и со слезами на глазах поцеловал его. Аллейн ринулся к веревке и быстро соскользнул по ней до самого ее конца. Когда он стоял наверху, ему казалось, будто веревка и откос почти соприкасаются, теперь же, раскачиваясь на глубине ста футов, он обнаружил, что с трудом может дотянуться ногой до поверхности этой отвесной стены и она ровная, как стекло, на ней нет опоры даже для мышонка. Однако взгляд его остановился на длинной зубчатой трещине, которая начиналась футах в трех от его ног и вкось прорезала скалу, – до нее-то и надо было добраться, если он хотел сохранить свою бренную жизнь и спасти сто семьдесят товарищей. Но спускаться до этой узкой щели по гладкому влажному утесу было бы безумной затеей. Он повис на качавшейся веревке, размышляя, и тут мимо его уха просвистел еще один из этих проклятых камней и ударился об утес, отбив от него осколок. Аллейн поднялся на несколько футов выше, подбирая за собой веревку, уперся коленом и локтем в стену, снял с себя пояс и прикрепил этот прочный кожаный ремень к концу веревки. Он снова спустился вниз, насколько позволяла ее длина, и стал раскачиваться, пока рука не дотянулась до расщелины, тогда он выпустил веревку и прильнул к скале. И опять в него полетел камень – на этот раз угодив ему в бок. Аллейну показалось, будто он услышал, как сломалась палка, его грудь пронзила острая, колющая боль. Однако теперь было не время обращать внимание на боль и страдания. От него зависит участь его командира и ста семидесяти товарищей, которых надо вырвать из когтей смерти. И Аллейн двинулся вниз. Цепляясь за острые края расселины, он то повисал на руках всей тяжестью тела, то, обнаружив какой-нибудь крохотный выступ или пучок травы, опирался на него ногой. Неужели конца не будет этим пятидесяти футам? Он не осмеливался посмотреть вниз, только медленно полз лицом к стене утеса, не разжимая пальцев, шаря ногами в поисках зацепки. Каждый каменистый карниз, каждая трещинка, каждое пятно на поверхности утеса навсегда запечатлелись в памяти Аллейна. Наконец он нащупал площадку и отважился взглянуть вниз. Слава богу! Он добрался до самого верхнего из роковых камней, на которые упал его товарищ. Быстро перескакивая со скалы на скалу, он достиг земли и уже протянул было руку, чтобы схватить лошадь за повод, но внезапно новый камень ударил его по голове, и он упал без чувств.
Удар причинил Аллейну большое зло, однако большим злом он обернулся для человека, который в него метил. Испанский пращник, видя свою жертву недвижимой и поняв по одежде, что это не простой солдат, подбежал к нему, чтобы его ограбить – он знал, что лучники, находившиеся на вершине утеса, израсходовали все свои стрелы. Он был еще в трех шагах от своей жертвы, когда Джон, следивший за оруженосцем сверху, схватил огромный обломок скалы и обрушил на пращника. Раздавленный сокрушительным ударом в плечо, испанец, падая, закричал истошным голосом, и от этого крика, раздавшегося у самого его уха, Аллейн очнулся; он с усилием приподнялся и стал озираться вокруг. Взгляд его упал на лошадей, щипавших тощую траву, и в ту же секунду он все вспомнил – порученное ему дело, товарищей, необходимость спешить. Он был ранен, обессилен, кружилась голова, однако он знал, что умирать нельзя и нельзя мешкать, ибо сегодня в его руках жизнь многих людей. И вот он уже в седле и во весь опор мчится по долине. Гулко звенели копыта боевого коня, под их сильными ударами о скалы летели искры и градом сыпались мелкие камешки. Аллейн почувствовал, что снова теряет сознание, кровь текла из рассеченного лба, из виска, изо рта. Он ощущал все более нестерпимую боль в боку, казалось, его пронзила раскаленная стрела. Глаза застилало туманом, голова кружилась, слабела рука, державшая поводья. Сделав отчаянное усилие, он на минуту овладел собой. Наклонившись, он отпустил стремянные ремни, обмотал ими колени и крепко привязал ноги к седлу, потом повернул морду благородного коня в сторону горной тропы, вонзил ему шпоры в бока и, теряя силы, ткнулся лицом в его черную жесткую гриву.
В его памяти почти ничего не осталось от этой бешеной скачки. В затуманенном сознании жила только одна мысль, и он гнал коня все вперед и вперед, проносился по крутым лощинам, перемахивал через огромные камни, скакал по краю мрачных пропастей. Впоследствии ему смутно вспоминались нависшие скалы, бурлящие, пенящиеся речки, заросли горного бука, хижины, у дверей которых стояли люди, изумленно глядя на него. Едва успел он отъехать, как позади раздался троекратный глухой мрачный вскрик – значит, товарищи его снова встретились лицом к лицу с неприятелем. Потом наступило беспамятство, а когда к нему вернулось сознание, на него смотрели ласковые голубые глаза англичан, и он услышал дорогую его сердцу английскую речь. То был всего лишь фуражный отряд, – сотня стрелков и столько же ратников, – зато командовал ими сэр Хью Калверли, а этот человек не стал бы сидеть сложа руки, если в трех лигах от него шел ожесточенный бой. Сэр Хью послал в лагерь Принца гонца, а сам со своими двумя сотнями людей бросился на выручку. С ними был и Аллейн, все еще привязанный к коню, истекающий кровью, то терявший сознание, то снова приходивший в чувство. Всадники мчались к роковой долине, а когда поднялись на горный хребет и посмотрели вниз – о, что за страшная картина предстала их взору!
На самом высоком месте залитого кровью утеса реяло бело-желтое знамя со львами и башнями королевского дома Кастилии. А по длинному склону шеренга за шеренгой быстро двигались вражеские солдаты с развевающимися знаменами, возбужденно крича и размахивая оружием. Всю вершину занимали толпы рыцарей, и не было видно никого, кто противостоял бы им, хотя беспорядочное движение и суета множества людей у самого края плато показывали, что сопротивление окончательно еще не сломлено. Это зрелище вызвало неудержимый стон ярости у ошеломленных англичан, они пришпорили коней и во весь опор понеслись по извилистой тропе, которая вела в долину.
Но они опоздали со своей местью, так же как опоздали со своей помощью. Испанцы увидели быстро мелькавший между скалами отряд, когда он был еще далеко и, не зная, сколько в нем людей, привязали своих немногих пленников к лошадям, оставили захваченную ими высоту и длинной колонной, не спеша, ушли из долины под бой барабанов и бряцание цимбалов. Их последние ряды уже скрылись из виду, когда воины отряда Хью Калверли на взмыленных, задыхавшихся конях поднялись на утес, на котором разыгралось это долгое и кровопролитное сражение.
И какое же ужасное зрелище предстало их глазам! По всему склону грудами лежали трупы людей и лошадей, сраженных первым градом стрел. Дальше вся земля была покрыта телами убитых и умирающих – французов, испанцев, арагонцев – чем выше, тем более плотным слоем они лежали, сплетенные в клубки в страшную минуту убийства. Над ними рядами лежали англичане – в том порядке, в каком были выстроены своими командирами; а еще выше горой громоздились трупы воинов всех наций, павших там, где они оказались в последней смертельной схватке. В дальнем углу, под тенью скалистого выступа, стояли семь лучников с Большим Джоном посередине, – все израненные, выбившиеся из сил, угрюмые, но непобежденные, – и, размахивая окровавленным оружием, громко приветствовали своих соотечественников. Аллейн сразу же подъехал к Джону, а следом за ним сэр Хью Калверли.
– Клянусь святым Георгием! – воскликнул сэр Хью. – Никогда еще не доводилось мне видеть последствий столь суровой битвы, однако я рад, что мы подоспели вовремя и спасли вам жизнь.
– Вы спасли гораздо больше, – отозвался Джон, указывая на знамя, прислоненное к скале за его спиной.
– Ты вел себя как подобает благородному воину, – сказал командир отряда, с восхищением солдата глядя на могучее тело и смелое лицо лучника. – Но почему, друг мой, ты сидишь на этом человеке?
– Клянусь черным распятием, я и забыл про него! – ответил Джон, поднимаясь, и вытащил из-под себя столь важную особу, как испанский caballero, дон Диего Альварес. – Этот человек, достойный лорд, значит для меня очень многое: новый дом, десять коров, одного быка – пусть и не очень крупного, – жернов, а может, и еще кое-что в придачу, вот я и решил сесть на него, чтоб ему не вздумалось от меня удрать.
– Скажи, Джон, – слабым голосом спросил Аллейн, – где мой дорогой лорд, сэр Найджел Лоринг?
– Боюсь, что он мертв. Я видел, как его тело перекинули через круп лошади и ускакали, но боюсь, что его уже нет в живых.
– О, горе мне! А где Эйлвард?
– Он вскочил на первого попавшегося коня, потерявшего всадника, и поскакал за испанцами, чтобы спасти сэра Найджела. Я видел, как его со всех сторон окружили и, должно быть, взяли в плен или тоже убили.
– Трубить сбор! – приказал сэр Хью, нахмурившись. – Сейчас мы возвратимся в лагерь. Но могу вас заверить, не пройдет и трех дней, как мы опять схватимся с этими испанцами. Я охотно принимаю вас всех в свой отряд, – обратился он к лучникам.
– Мы служим в Белом отряде, милорд, – заметил Джон.
– Белого отряда больше не существует, – с грустью отозвался сэр Хью и взглянул на безмолвные ряды павших воинов. – Позаботьтесь о храбром оруженосце, иначе ему, пожалуй, не дожить до завтрашнего утра.
Глава XXXVIII Возвращение в Хампшир
Это произошло ясным июльским утром спустя четыре месяца после роковой битвы в испанском ущелье. Над головой простиралось голубое небо, внизу раскинулась зеленая холмистая равнина, то здесь, то там пересеченная изгородями и пестревшая стадами овец. Солнце все еще стояло низко, рыжие коровы жевали жвачку и щипали траву в длинной тени вязов, бессмысленно уставясь своими большими глазами на двух всадников, мчавшихся по пыльной дороге, которая, извиваясь, уходила вдаль, туда, где у подножия холма с плоской вершиной виднелись башни и шпили древнего города Винчестера.
Один из всадников был привлекательный белокурый юноша в скромной куртке и штанах из голубого брюссельского сукна, выгодно обрисовывавших его гибкую складную фигуру. Бархатный берет он надвинул на глаза, чтобы защитить их от солнечных лучей, сжатые губы и взволнованное лицо говорили о том, что душа его отягчена заботами. Хотя он был молод и носил невоенную одежду, можно было догадаться, что это рыцарь, ибо на каблуках у него поблескивали золотые изящные шпоры, а длинный шрам над бровью и рубец на виске придавали мужественную красоту нежным и тонким чертам его лица. С ним рядом ехал на крупном вороном коне рыжеволосый великан, на его седельной луке висел объемистый холщовый мешок, который мотался и позвякивал при каждом шаге коня. С его широкой загорелой физиономии не сходила улыбка, он не спеша посматривал по сторонам, и его глаза искрились и блестели от радости. А почему бы и не радоваться Джону? Ведь он вернулся в родной Хампшир, ведь пять тысяч крон за дона Диего трутся об его колено. А помимо всего прочего, не он ли теперь оруженосец сэра Аллейна Эдриксона, молодого сокмана из Минстеда, которого недавно посвятил в рыцарское звание сам Черный Принц, – оруженосец того, кто признан всеми в армии одним из самых многообещающих воинов Англии!