Белый рондель

Как неудобны эти новые пурпуэны [1] . Они расходятся ниже груди, как раз там, куда в непогоду проникает холод. Хоть я и завернулся в плащ, но всё ещё

— Так куда, ваша милость? — спросил возчик, откинув переднее оконце кареты.

— На лучший постоялый двор.

В скитаниях случается всякое, а странствую я всю жизнь. В наше время — а, напомню, теперь год 1625-й — жизнь стоит недорого. По всей Европе идёт война, тысячи гибнут, что уж говорить о странниках на опасных дорогах, да ещё тут, в Эстляндии, где власть переходит из рук в руки и порядка, разумеется, нет.

Король шведский Густав-Адольф воюет с королём польским Сигизмундом, и, подъезжая к Дерпту, я совершенно не знал, на чьей нахожусь земле. Не знали этого и жители, не знал хозяин харчевни, в которой я остановился. А грабители, напавшие на харчевню, знать ничего не желали.

Чудом я уцелел. Мне удалось ускакать на чьей-то лошади, которая, впрочем, довольно скоро пала. До Дерпта пришлось добираться пешком.

Страже у ворот не пришлось беспокоиться, в город я проник через пролом в стене, который так и зиял с прошлого года. Хорошо ещё, возчик попался, в столь поздний час он тащился через пустынный город.

— На лучший постоялый двор, — повторил я.

— Да кто его знает, который лучший, — подумав, сказал возчик и с грохотом захлопнул окно.

Лошади тронулись. Карету раскачивало, и хлюпала под колёсами грязь. Мокрый воздух тянул в щели, я всё плотнее кутался в плащ. Свист ветра и хлестание веток по кожаному верху кареты. Потом истошный крик, долго не замолкавший. В этом несчастном городе, горевшем и голодавшем, истоптанном копытами чужеземных коней, ничто уж не любо проезжим, и только я, влекомый неясным порывом, всё попадал и попадал сюда каждое лето.

Слышу, как скачут мимо всадники, потом возвращаются, останавливают карету. Распахнута дверца, и пронзительный, не по-июньски холодный воздух ударяет в лицо.

— Кто? — рявкает всадник.

Из-под копыт переступающих лошадей брызгает грязь, и один комок достигает моей щеки.

— Кто таков?

Я отвечаю спокойно:

— Путешественник.

Молчание, бряцание оружия, сопение лошадей.

— Чёрт побери! Какой путешественник?

— С кем имею честь? — спросил я.

В карету просовывается кончик копья и начинает шарить, задевая порванную обивку. Я хватаю наконечник и с силой толкаю копьё обратно.

— А, проклятье! Вытаскивай его, Вильгельм!

— Если кто сунется, стреляю в упор, — холодно говорю я и направляю в темноту пистолеты.

Они переговариваются между собой, и я знаю, что таким обращением уже внушил к себе уважение. Мелкая птица не станет совать пистолеты в лицо ландскнехтам.

— Городская стража, — говорит наконец кто-то из них. — Куда направляетесь?

— В город Дерпт.

— Вы уже в Дерпте. Эй, ты! — теперь они обращаются к возчику. — Кого везёшь?

— Господина, — отвечает испуганный возчик.

— Где ты его подобрал?

— Да вот тут он и сел. Открыл дверцу и сам забрался.

— А почему ты решил, что он господин?

— Да кто ж станет лезть в карету?

— А не ты ли это Кривой Антс со двора рыцаря Трампедаха?

— Он самый, господин сержант.

— Какого чёрта ездишь в потёмках?

— Хозяин меня посылал отвезти.

— Кого отвезти?

— Да это уж так, его дело.

— Смотри мне! А кого везёшь?

— Да говорю, какого-то господина.

— А кто тебе разрешил? Разве ты принадлежишь к гильдии возчиков? Хочешь деньги от хозяина утаить?

— Ей-богу, господин сержант, он сам сел в карету! Разве господа спрашивают?

— Сержант, — сказал я, — меня ограбили недалеко от города. Отняли лошадей и багаж.

— Где же были ваши пистолеты? — спросил ухмыляясь сержант.

— Пистолеты при мне. И не советую вам их беспокоить.

— А может, вы шведский шпион? — сказал тот.

— Вы сможете это проверить завтра, когда я высплюсь на постоялом дворе.

— Какой, к чёрту, постоялый двор! Был один, Бахмана, да и там разруха. Вы разве не знаете, шведы идут!

— Меня это не касается, я путешествую. Если нет постоялого двора, меня примут где угодно. Хотя бы у рыцаря Трампедаха.

— Рыцарь Трампедах не примет первого встречного! — торжественно заявил сержант.

— Поезжайте следом, — сказал я, — и вы увидите, примет ли меня славный рыцарь Трампедах.

Карета тронулась, и всадники, чертыхаясь, поехали сзади. Боже, что стало с городом! Несёт гнилью то справа, то слева, и вполне возможно, что это лежит неубранный труп босяка. Черно на улицах, не горят масляные фонари. Я прильнул к стеклу кареты, пытаясь найти глазами контур епископского замка. Какое там! Хоть бы один огонёк мигнул на Домберге. Только в ратуше сумрачно светилось окно, и, когда мы проехали площадь, ещё одна группа всадников, блестя касками, посмотрела нам вслед.

— Кого везут, Леман?

— А вот узнаем, — ответил сержант.

Карета въезжает во двор. Здесь беготня людей с фонарями, и наконец я разминаю ноги на посыпанной гравием дорожке. Распахиваются двери, выходит хозяин. Подвешенный на крюке фонарь освещает сцену; несмотря на июнь, сегодня тёмная ночь, и виной тому дождь. При свете масляного фонаря блеснули позументы моей одежды, я снял шляпу и поклонился.

— Путешественник приветствует рыцаря.

— И рыцарь приветствует путешественника. — Трампедах наклонил голову в ответ.