Белый шаман
Шрифт:
— Я готов. Втирай в меня твою отвратительно пахнущую мерзость. — И уже с невольной робкой надеждой добавил: — Кто ж его знает, а вдруг поможет. Замучили меня болячки.
И это был голос больного, разнесчастного человека.
Сострадание на какое-то время победило у Журавлева брезгливость. «Хорошо, хоть успел мяса съесть да чаю попить», — утешал он себя, закатывая рукава гимнастерки.
Ох и отчаянная это была работа! Журавлев втирал в покрытое язвами тело шамана мазь и прогонял подступающую к горлу тошноту
Вапыскат постанывал, поворачивался с боку на бок, пошлепывал по своему сухолядому телу ладошкой, показывая, в каком месте особенно невыносимо донимают его болячки.
А Журавлев, войдя в раж, творил свое врачеватель-ное дело, вслух по-русски приговаривая:
— А-а-а, сопишь, черная твоя душонка, покряхтываешь от удовольствия! Пардон, не слишком ли побеспокоил? Мне бы на дуэли с тобой сражаться, на винчестерах, а я черт знает чем ублажаю тебя!
Вапыскат приподнял голову и спросил удивленно:
— О чем твои говорения? Заклятия, что ли?
— Проклятия, а не заклятия! — по-русски ответил Журавлев. — А ну, поднажмем еще! Хорошо, что хоть от мази этой запах деготка доносится. Это даже приятные детские воспоминания навевает. Ну, ну, работай, самозваное медицинское светило, и вспоминай, как пахли сапоги у родного батюшки или шкворень в телеге. Это же надо, до чего докатился, шаманюгу злостного ублажаю, чуть ли не в массажисты к нему напросился. Ведьма бы тебя, мракобесину, помелом своим массажировала!
Омрына, зажав нос рукою, неподвижно сидела в углу полога, порой что-то едва слышно нашептывала.
— Нагрей чайник воды, мне надо отмыть руки, — попросил ее Журавлев.
Старуха долго не могла понять, что от нее хотят, наконец подобострастно закивала головой, выбралась из полога, принялась заново раздувать костер…
На второй вечер Журавлев заставил «врачевать» своего «пациента» старуху Омрыну.
— Побудь сегодня моим ассистентом, поучись у профессора, — по-русски сказал Журавлев, снова настраивая себя на тон отчаянного зубоскала. — Да и самой, поди, нелишне полечиться, вон все руки в язвах.
Когда Журавлев покидал стойбище шамана, тот ему сказал:
— Ты не рассказывай, что втирал в меня вонючую мерзость.
— Что вы, что вы, сэр, врачебная тайна превыше всего! — воскликнул по-русски Журавлев и по-чукотски добавил: — Даю обещание. Но обещай и ты мне, что будешь втирать мазь каждый вечер, пока не опустеет банка. Если будет мало — приезжай за новой.
К удивлению Журавлева, Вапыскат и вправду через полмесяца приехал к нему поздней ночью, вошел в палатку, попросился в полог.
— Впусти меня, я должен быть никем не замеченным…
«Ого! — мысленно воскликнул Журавлев. — Да ты, брат Кэтчанро, никак входишь в тайный сговор с черным шаманом…»
— Спасибо тебе, что обещание выполнил, никому не сказал, что я втираю мерзость в свое тело.
— Почему ты думаешь, что я обещание выполнил?
— У всех людей тундры мозги от удивления выворачиваются, никто не может понять, чем от меня пахнет… Если бы ты хоть слово кому сказал… все сразу поняли бы, что случилось…
А среди чавчыват и в самом деле возникали самые невероятные слухи о странном запахе, исходящем от черного шамана. Кто говорил, что он нажрался какого-то особого снадобья из корней и мухоморов, возможно, что даже помета Ивмэнтуна туда подмешал; кто высказывал предположение, что он и самого Ивмэнтуна сожрал прямо живьем. А старик Кукэну клялся: «Пусть на моей лысине трава болотной кочки вырастет, если Вапыскат, как со своей родной старухой, не обнимался с самой вонючей росомахой. Тут уж, что было, то было, не зря даже волки, кажется, дохнут, как только до них донесется омерзительный запах черного шамана».
— Удивляется тундра моему запаху, — повторил Вапыскат с таким видом, будто приводил доказательства собственной доблести.
— Ну а болячки… проходят?
Вапыскат растопырил пальцы, бережно подул на них, радостно заулыбался:
— Это диво просто, как мерзость твоя помогает. Дай мне еще, я хочу исцелиться до конца.
— Хорошо, я дам еще одну банку мази, однако при одном условии…
Вапыскат насторожился.
— Только плохой человек делает добро на каком-то условии…
— О, и ты о добре заговорил! Браво, браво! — по-русски воскликнул Журавлев, а по-чукотски возразил шаману:— Ты можешь сказать людям, что твое исцеление произошло благодаря твоей сверхъестественной шаманской силе.
Вапыскат прикурил от свечи, которой Журавлев обычно освещал свой полог, и уже тоном необычайной гордыни сказал:
— Так оно и есть! Мерзость твоя отвратительным запахом привлекла моих главных духов, которых я еще в молодости растерял. Вот кто меня исцелил… Теперь можешь рассказывать про это всем. — Вапыскат поклевал согнутым пальцем по стеклянной банке. — А Рыжебородому передай, что он не победил меня. Он хотел своей мерзостью исцелить мое тело, но душу ослабить. Но я как был черным шаманом, так и остался им. Однако заклятия свои я, пожалуй, сниму, пусть теперь не боится, что моя порча его настигнет.
Язвительно улыбаясь, Журавлев воскликнул по-русски:
— О, как вы великодушны, ваше шаманское преподобие!
Нырнув рукой под чоургын полога, Вапыскат достал тряпичный узелок, бережно развернул его.
— Вот тебе моя старуха гостинец прислала… лепешку прэрыма.
Журавлев присвистнул:
— Ну-у-у-у, брат Кэтчанро, тебе уже и подношения делают. Далеко пойдешь, профессор дерматологии. Впрочем, ты и зубы теперь рвать можешь. Черт его знает, может, я и в самом деле медицинское светило в себе погасил.