Белый шаман
Шрифт:
— Учтите, если избрание шамана председателем артели окажется скандальной историей, — я скажу, что вы и пальцем не пошевелили, чтобы этому помешать, — решительно заявил он в клубе культбазы Медведеву. Понаблюдав, какое впечатление произвел на собеседника, добавил уже тоном искреннего сочувствия: — Видит бог, я старался предостеречь вас от этого шага.
— Да, старались, — угрюмо клоня голову, подтвердил Артем Петрович. — Я так и доложу каждому, кто будет интересоваться вашей и моей позицией.
— А знаете, я, пожалуй,
— Понимаю, понимаю, вы будете докладывать в районе, что избрание председателя артели произошло вопреки вашей воле…
Страдальчески улыбаясь, Величко развел руками.
— Да, именно так. И я был бы рад, если бы вы одумались…
— Но ведь не я, а охотники, оленеводы выбирают для себя председателя…
Величко усмешливо покачал головой.
— При вашем-то влиянии, при вашем знании языка можно было бы убедить каждого чукчу, даже самого темного, не поступать опрометчиво.
Медведев потянулся рукой к бороде, пытаясь поглубже упрятать ядовитую усмешку, словно бы запутавшуюся в волосах. А она, как пчела, была упрямой и неукротимой, и все равно обнаруживала себя.
— Что вы так странно улыбаетесь, будто я толкаю вас на бесчестный поступок?
— Да нет, я так не думаю. А что касается чукчей в их поисках вожака, то я в данном случае с ними заодно.
— Вы могли бы это и не подчеркивать.
Медведев разгладил складки кумача, которым был покрыт стол президиума, спокойно возразил:
— Нет, почему же, я должен это особенно подчеркнуть. Сейчас соберутся люди. Пусть, Игорь Семенович, они выберут именно того, кого хотят. Пусть на этом конкретном примере убедятся, что они действительно берут собственную судьбу в свои руки.
И еще раз все охотники и чавчыват, кроме Ятчоля, подняли руки за Пойгина. Старик Акко был председателем собрания. Долго он смотрел, как маячили руки, чувствуя в душе восторг суеверного человека, для которого соблюдение ритуала — превыше всего. Наконец он глубоко передохнул и сказал торжественно:
— Высоко были подняты руки, кроме одного из нас. Теперь, как я понимаю, все совершилось по законам нового для нас обычая. Иди сюда, Пойгин, ты председатель.. Мы готовы слушать тебя.
Пойгин медленно, как бы всем своим существом прислушиваясь к каждому собственному шагу, подошел к столу, в напряженной тишине раскурил трубку, протянул ее Акко и только после этого тихо сказал:
— У нас мало байдар. Лето еще не скоро, но нам уже надо думать, на чем уходить в море. Начнем завтра же делать каркасы для байдар. Чем дальше уходят охотники в море, тем благосклонней к ним Моржовая матерь. Да будет нам всем в охоте удача.
Такой была программная речь председателя артели, и Медведев почему-то не смог удержаться, чтобы не перевести ее дословно для Величко. Тот иронично усмехнулся и сказал:
— Далеко же вы пойдете с вашей Моржовой матерью. Комедия, которая может повернуться трагедией. Я покидаю собрание и снимаю с себя всякую ответственность.
Величко встал и демонстративно ушел. Пойгин проводил его взглядом, в котором были печаль и недоумение, неуверенно присел на стул рядом с Медведевым.
Заместителем Пойгина от чавчыват выбрали Майна-Воопку. Выльпа остался одним из бригадиров.
Старик Кукэну, проявляя необычайную прыть, пробрался к столу, протянул трубку Пойгину.
— На, затянись. И помни, что я первый дал тебе свою трубку как очень большому очочу.
Пойгин глубоко затянулся и ответил:
— Я не был очочем и не буду. Я белый шаман. Кукэну почесал лысину мизинцем.
— Зря ты отказываешься быть очочем. Я бы ни за что не отказался. Ну ничего, я Выльпу научу быть очочем. Засвистит у Вапыската правая ноздря, а Выльпа притопнет ногой и громким голосом скажет: смени ноздрю, пора посвистеть и левой, правая надоела!..
Сладко щурясь от глубокой затяжки из трубки, Кукэну с удовольствием слушал, как хохочут люди, и, когда наконец все поутихли, прошел на свое место, улыбаясь самому себе со счастливой застенчивостью.
7
Своенравна река памяти, то плавно течет, то вдруг забурлит, словно одолевая каменистые пороги. Сколько лет прошло с тех пор, когда избрали Пойгина председателем, а вот помнятся ему руки, воздетые кверху. Маячат в памяти руки настолько отчетливо, что их, кажется, и теперь можно сосчитать. А потом вспомнилась и ночь бессонная. Ворочается Пойгин на иниргин, вздыхает.
— Ты почему не спишь, Кайти?
— О тебе думаю. Кто ты теперь? Непривычны для меня слова… артель, председатель.
— Привыкнем.
— Не привлекут ли эти слова к тебе злых духов?
— Не думай о них.
— Тебя уже называли — председатель. Это как понимать? Ты все-таки очоч, что ли?
— Я не хочу быть очочем. Я не хочу устрашать людей.
— А если тебя не станут слушаться?
— Надо, чтоб слушались.
— В Тынупе есть и лентяи. И тебе придется с ними говорить громким голосом.
— Да, наверное, придется. — Пойгин прокашлялся, будто собирался опробовать голос. — Завтра возьму бубен и пойду на берег. Пусть гром бубна дойдет подо льдами до слуха Моржовой матери. Я очень надеюсь на ее благосклонность…
— И я, я тоже надеюсь, — шепчет Кайти, и ладошка ее прикасается к телу Пойгина, как раз против сердца.
Тепло рядом с Кайти. Тепло и — покойно. Если она рядом — все будет хорошо. Пойгин вздыхает полной грудью и улыбается. Кайти не видит его улыбки в темноте полога, но чувствует ее. Блуждает Кайти пальцами по лицу Пойгина, прикасается к его губам. Трепетны пальцы у Кайти и настолько ласковы, что, кажется, они способны прикоснуться даже к душе.