Белый шаман

Шундик Николай Елисеевич

Медведева осторожно положила карандаш на раскрытую тетрадь, тихо сказала:

— Я не могу, Игорь Семенович.

— Не можете? Почему?

— Во-первых, вы просили переводить дословно. Ну как я переведу, допустим, такую фразу: не лезет ни в какие ворота. Чукчи понятия не имеют, что такое ворота…

Величко заставил себя рассмеяться. — Ну уж тут вы могли бы найти смысловой перевод, что-нибудь доступное их пониманию…

— А во-вторых, — уже настойчивее сказала Медведева, — я не могу произносить слова, которые могут очень обидно прозвучать в адрес Пойгина. Как раз именно он н является

человеком кристальной честности. Если вы позволите хотя бы чуть-чуть публично усомниться в этом — будет оскорблен не только Пойгин…

Величко не мог скрыть, что он на какое-то мгновение растерялся.

— Конечно, конечно же, Надежда Сергеевна, ничего оскорбительного здесь прозвучать не должно. Однако четкость нашей позиции, точность политической линии — это они должны понять. Мы не имеем права поступать иначе…

— Я не знаю, чем вам помочь, — напряженно улыбаясь, призналась Надежда Сергеевна. — Видите ли, я тоже за четкость политической линии… Но это здесь невозможно объяснить словами, это нужно проводить точными действиями, с пониманием людских душ… Надо каждого из этих людей знать как самого себя, только тогда можно найти верный ход.

Величко нервически поморщился и, заметив на себе насмешливый взгляд Чугунова, рассердился.

— Верный ход, — иронически повторил он слова Медведевой. — Тот ход, который здесь мне подсказывается, с вашим прекрасным знанием людей мне кажется настолько неверным, что…

Величко не успел докончить фразу: со своего места вскочил Ятчоль и громко воскликнул:

— Пойгин очень шаман! Пойгин очень плёко!

Чукчи зашумели, догадываясь, что Ятчоль порочит Пойгина. Величко поднял руку, призывая к тишине, попросил Медведеву:

— Спросите у них, кто еще думает так же, как Ятчоль?

Надежда Сергеевна встала, сказала по-чукотски:

— Ятчоль говорит, что Пойгин шаман, что Пойгин плохой человек. Кто еще так думает, как Ятчоль? Встаньте и скажите.

Никто не встал и не проронил ни слова.

— Они поняли ваш вопрос? — теряя терпение, спросил Величко.

— Да, да, поняли.

— Пойгин шаман! — снова воскликнул Ятчоль.

— Да сядь ты! — вдруг взревел Чугунов. — Или ты, спекулянтская твоя душонка, может, сам метишь в председатели артели?

— Это еще что такое?! — очень тихо, однако негодующе спросил Величко. — Вы как себя ведете?

Досадливо крякнув, Степан Степанович сел на скамейку, безнадежно махнул рукой. Долго длилось неловкое молчание.

— Верно ли, что Ятчоль баловал спекуляцией? — наклоняясь к Медведевой, спросил Величко.

— Степан Степанович знает, о чем говорит.

— Так ли уж знает? Мне все больше кажется, что на Ятчоля вы смотрите однобоко и предвзято. Ну, возможно, были у него грешки, однако люди не ангелы. Надо реально смотреть на вещи и опираться на то, что есть…

Надежда Сергеевна почти испуганно посмотрела на Величко.

— Неужели вы полагаете, что председателем артели может быть этот человек?

— Почему бы и нет. Во-первых, хоть немного, однако смыслит по-русски, говорят, имеет кое-какое представление о грамоте… Ну хоть расписаться может. И потом я вижу, чувствую, что он готов в лепешку разбиться, только бы… — Величко запнулся, подыскивая слово.

— Угодить, — горько улыбаясь, подсказала Медведева.

— Ну хотя бы и так. Фактор в этих дьявольских условиях немаловажный. Послушание перейдет в осознанную необходимость порядка, дисциплины.

Чукчи переговаривались все громче, и Надежда Сергеевна различала в гомоне голосов злые шутки в адрес Ятчоля. А тот сидел спиной к насмешникам красный, потный, поглядывая на очоча преданными глазами, словно улавливал ход его мыслей.

— Вы знаете, что по этому поводу говорит Артем Петрович? — спросила Медведева, чутко прислушиваясь к говору чукчей в зале. — Он говорит… нам не нужны марионетки, нам нужны равные среди равных…

— Я понимаю, почему вам так приятно цитировать мужа.

— Не тратьте ваши усилия, чтобы так едко выразить иронию, нам не до этого. Вот вы говорили о четкой политической линии. Ятчоль, очутись он председателем артели, великолепно проявил бы лично вам… и любому другому из нас, кто это принял бы… свою угодливость. При верхоглядстве это можно было бы принять и за дисциплину, и за понимание главной линии. Ну а уж дела артели он так испохабил бы, что вы себе и представить не можете. Хамством своим испохабил бы, корыстью. А еще тем, что не любят его люди, не ценят как охотника, как человека, не могут забыть, как он грабил их когда-то…

— Вот это… это, если будет доказано… меня больше всего беспокоит, — вяло ответил Величко, чувствуя, как у него начал пропадать бойцовский азарт. — Черт его знает, куда и вести эту беседу дальше. Чукчи, наверное, уже посмеиваются над нами. Понимаете, я даже боюсь спрашивать их мнение. А вдруг закричат все вместе — Пойгин…

— Может случиться и такое, — не скрывая торжествующей улыбки, сказала Надежда Сергеевна.

— Чему вы радуетесь?

— Тому, что есть тут достойный для большого дела человек.

Величко хотел было сказать что-то откровенно резкое, но в своем углу поднялся Пойгин, продул выкуренную трубку,степенно подвесил ее к поясу.

— Послушайте меня, — тихо сказал он. — Да, я чувствую в новом порядке, который называется артель… справедливость. Я поверил в это. Я знаю… главным в артели должен быть самый лучший охотник, самый бесстрашный мужчина, самый справедливый человек. Давайте думать, кто из нас такой.

Надежда Сергеевна приложила ладони к похолодевшим от волнения щекам, быстро, вполголоса перевела слова Пойгина, наклонившись к Величко. С каким удовольствием она это делала, как бы всем своим видом говоря: вот, вот тебе, послушай, попробуй теперь сказать что-нибудь плохое об этом человеке.

Пойгин помолчал, чему-то печально улыбаясь.

— Вот только что Ятчоль сказал очочу, что я шаман. Да, пусть знает очоч, я действительно шаман. Однако белый шаман. И еще скажу ему, что я не хочу быть тем, кого именуют пред-се-да-те-лем, хотя вы и называете мое имя. Я лучше буду помогать новым порядкам, которые называются артель, как белый шаман. Я буду призывать море не поднимать высоко волну, когда в него выйдут байдары артели. Я буду приносить жертвоприношения морю от имени артели. Я буду просить Моржовую матерь проявлять благосклонность к людям артели. Я буду делать байдары для артели. Вы знаете, какие я умею делать байдары.