Белый Слон
Шрифт:
Поскольку полиция подъехала к левому берегу, сюда же доставили и тело Милы. Лодочная станция, предоставившая лодку семейной паре, находилась на противоположном берегу, куда можно добраться только в обход, а это не менее получаса пешего пути. Озеро, хоть и узкое, протянулось почти через весь парк, на несколько кварталов.
Иванна думала, и крутила зонтик-трость, ввинчивая его в землю, подобно штопору. Несмотря на то, что на небе не было ни облачка, она никогда не расставалась с зонтом. Это был, своего рода, бессменный аксессуар. И всякий раз, когда оперативница думала, она начинала вращать трость. А когда нервничала — непременно постукивала зонтом о землю. Бесцветные волосы, по привычке стянутые в тугой конский хвост, хлестали по шее при редких порывах ветра.
На этот раз думать придется долго. Нужно найти зацепку, хоть одну версию произошедшего, которая могла бы оправдать Антона. А это очень-очень непросто. Ведь в лодке они были одни. По словам Антона, они с Милой, как обычно, взяли лодку на прокат, и отправились на романтическую прогулку по озеру, прихватив с собой корзину с фруктами, вино старой выдержки и конфеты. Это была первая семейная прогулка спустя год, после смерти их сына, ставшего жертвой нетрезвого водителя. Иванна была поражена уже тем фактом, что Мила, которая еще пару дней назад находилась в трауре (а она не снимала черный платок целый год), вдруг согласилась на развлекательную прогулку. Конечно, Антон давно старался вернуть жену к жизни, ведь со смертью сына она сломалась. Поначалу не могла даже плакать, только сидела у окна и молчала. К счастью, она не пыталась покончить с собой — будучи православной, Мила никогда бы не решилась на такой страшный грех, о чем сама как-то сказала Иванне. С Иванной они общались с тех пор, как серая мышка потеряла сумку на вокзале, а Мила отвела ее к Валерии.
Зонтик пробурил в земле уже порядочную дыру, когда женщина посмотрела на Антона. Он сидел прямо на земле и качался вперед-назад, уставившись в одну точку. Только губы беспорядочно бормотали какие-то слова, а пальцы лихорадочно теребили шнурки на ботинках. Даже такой железной леди, как Иванна, непроницаемой и равнодушной, было тяжело на него смотреть. Рядом с Антоном стоял Зуев, и обреченно смотрел на него — попытка поговорить ни к чему не привела. Антон был на грани сумасшествия после того, что произошло. После того, как увидел тело своей жены, которое вытаскивают из озера.
Поиски заняли всего пятнадцать минут. На Лебяжьем нет течения, и тело не отнесло далеко в сторону. Когда Милу вынесли на берег, некоторые любопытные прохожие еще пытались разглядеть, что случилось, но их прогонял ответственный пузатый лейтенант Сыров. Маленькие глазки утонули в хомячьих щеках, а солнечные лучи вытапливали на выпуклом лбу капельки пота.
— Проходим товарищи, проходим! — почти обречённо говорил он, размахивая толстыми ручками. — Не на что тут смотреть! Женщина, вы шли куда-то? Ах, с собачкой гуляли? Вот и гуляйте себе дальше.
Иванна перевела взгляд с Антона на Людмилу.
Прежде приятное лицо молодой женщины теперь стало припухшим и красным, конечности посинели, а глаза были открыты неестественно широко, словно вот-вот выпадут из орбит.
Погремков рассматривал зрачки.
— Н-да… — пробормотал он, поднимаясь с колен и стягивая перчатки. — Интересный случай.
— Миша, что нашел? — спросил Елин. Он еще до приезда Погремкова догадался, что Милу отравили, или вкололи ей что-то психотропное — по двум отверстиям на локтевом сгибе. Но это было только предположение.
— Убитая скорее всего была отравлена белладонной — зрачки сильно расширены, кожа лица гиперемирована… Но сейчас есть гораздо более действенные яды, не оставляющие столь явных признаков. Да хотя бы мышьяк, цианид, диметил ртуть наконец… А это и вкололи непрофессионально, со второго раза. Дырки-то две, — Погремков указал на локоть погибшей.
— Сомневаюсь, что Крымов так хорошо разбирается в ядах, — покачал головой Елин. — Что еще?
— В легких убитой нет воды, она даже волос не замочила. Пакет был завязан туго, убийца хорошо постарался.
— А что с температурой тела?
— А что с температурой? — переспросил судмедэксперт. — Нормальная температура, комнатная…
— Тьфу ты, — выругался Елин. — Отставить шуточки. Отчего ноги-то у нее синие, как обмороженные?
— Здрасьте приехали! — взмахнул руками Погремков. — Так у нее гипоксемия, она же в первую очередь задохнулась, сознание потеряла, а уж потом отравилась. Яд успел разнестись по организму, отсюда и внешние признаки отравления. А из-за недостатка кислорода конечности приобрели приятный голубой оттенок, как видите… да-с, — судмедэксперт слегка замялся после неудочной попытки пошутить. — Хотя, точнее скажу после вскрытия.
— Мила моя… Милочка… — не переставая бормотал Антон. Он продолжал качаться и постепенно повышал голос. — Любимая моя… как же это?
— Антон Владимирович, — Елин подошел к Крымову. — Мне нужно задать вам пару вопросов. Вы меня слышите?
Мужчина перестал качаться и посмотрел на следователя.
— Я не убивал ее. Не убивал, слышите! — он вдруг вскочил и удивленно, как-то по-детски растерянно посмотрел на тело. — Не убивал… это… это несчастный случай!
— Успокойтесь, господин Крымов. Если вы невиновны, вам нечего бояться, — спокойно сказал Елин. — Повторите еще раз, что произошло.
— Я же уже говорил! — Антон почти сорвался на крик. — Я же говорил…. Мы плыли в лодке, потом Миле стало плохо, и я принялся искать в корзине лекарство от головной боли. Потом… потом я услышал всплеск, оглянулся, но ее не было рядом. Ее не было в лодке, а на берегу послышались крики. Я перепугался. Думал, она потеряла сознание и упала в воду. Но я… я не умею плавать. Не умею! И никогда не умел! Я стал править к берегу, звать на помощь. Там меня скрутил какой-то парень, собрались прохожие… Потом приехала полиция и меня стали обвинять в убийстве… А потом… потом нашли тело моей жены… Вы же знаете, зачем вы меня мучаете?!
Антон рассказывал сбивчиво, иногда срываясь на крик, а иногда переходя на шепот. Руки его дрожали, губы побелели, а глаза не могли оторваться от тела покойной. Он никак не мог поверить что это посиневшее отекшее тело принадлежит его жене. Милочке, прелестной и всеми любимой Милочке.
Но неожиданно поток выкриков прервался, мужчина замер, схватил голову руками, словно его мучила адская боль, и сел на землю. Губы, как и раньше, продолжили бормотать невнятные слова, и Михаилу Афанасьевичу пришлось наклониться, чтобы расслышать их.