Белый Ворон
Шрифт:
– Жарко… – Мужик справа стянул с себя через голову белую футболку с короткими рукавами, остался сидеть обнаженным по пояс, а футболкой замотал мою голову. – От так, болезный… Мухи кусать не будут, и Альфочка не куснет, надеюсь…
Остро пахло мужским потом. Дышать было тяжело, и нестерпимо чесался нос. Однако ж езда в автомобиле по сравнению с автобусной перевозкой казалась просто раем.
Мужики всю дорогу молчали, Альфа успокоилась, успокоился и я, как это ни парадоксально. Я ждал чего-то… чего-то жуткого на лесной полянке в окружении омоновцев. Обошлось. Обращение не в пример милицейскому, терпимое. Лютой злобы в голосах и поступках «заказчиков» не обнаруживается. Правда, и уважения ко мне проявляют не более чем к перевозимой с места на место мебели. И собака, если совсем откровенно,
Пока ехали, я вспоминал диалог омоновца Кузьмы и человека с мешком денег. Из их разговоров я понял, что заказали нас троих. Похоже, все прежние мои надежды и страхи не стоили и ломаного гроша. Значит, разгадка нашего похищения затаилась где-то во второй половине восьмидесятых годов двадцатого столетия, и «нечаянная» встреча в санатории – лишь прелюдия, причем тщательно спланированная и дорогостоящая прелюдия к… к черт его знает чему… Хотя как раз черт-то, наверное, знает разгадку происходящего. Рогатый драматург со времен Адама поднаторел на провокациях грехов человеческих.
Слепой и безгласный, слушая дыхание пса и чувствуя, как собаке хочется найти повод вцепиться мне в глотку, я углубился в воспоминания.
Толик, я и Захар. Восьмидесятые годы. СССР. Восточные единоборства. Тренировки, тренерство, спортивные спарринги, драки на улице. Ни я, ни Толик, ни Захар никого в уличных драках не убивали. Я вообще на улицах дрался исключительно до знакомства с Захаром и Анатолием. Пять или шесть раз я ходил драться, ходил искать приключения в парк, что поблизости от метро «Войковская», и было это, то ли в восемьдесят третьем, то ли еще раньше. Я тогда тренировался у Биня. Бинь – вьетнамский студент, постигавший азы журналистики в МГУ. Он стал моим первым учителем кунгфу. Позже, тренируясь у Вана, студеоза-китайца вгиковца, я приучился произносить слово «кунгфу» на правильный китайский манер – «гунфу» (причем буква «г» выговаривается мягко, как ее произносят наши донские казаки).
До знакомства с Бинем я успел получить желтый пояс в подпольной школе карате и походить на тренировки по рукопашному бою. В карате мне нравились философские аспекты и восточная экзотика. Не нравилось мне то, что разучиваемые до опупения связки, стойки и передвижения практически невозможно применить в чистом виде во время спарринга. Смотришь, как каратеки тренируются – душа поет, до чего все красиво, а выйдут на татами биться – куда чего девалось? Скачут, как козлы горные…
В рукопашном бое конкретно меня не устроила другая крайность. Все по делу, все, чему учат в зале, применимо на улице, вот только вместо философской подоплеки сплошные гематомы на голенях да разговоры о никчемности прочих боевых систем.
В общем, я хотел, как говорится, и рыбку съесть, и задницу не покорябать. Хотелось научиться реально драться и одновременно хотелось проникнуться почти религиозным духом настоящих единоборств. Я суетился, бегал по Москве, искал Мастера, и я его нашел. Я нашел Биня. Особая история, как мы познакомились. Очень долго можно рассказывать, как я постигал азы гунфу. Зато крайне короток рассказ про то, как он прекратил меня учить – в гости к Биню приехал дядя из Вьетнама, и его чуть кондрашка не стукнул, когда он узнал, что племянник показывает какому-то русскому парню приемы, их семейные секреты – приемы и методики, передаваемые из поколения в поколение, от отца к сыну, от старшего брата к младшему. На мое счастье, Бинь был прозападным вьетнамцем и до приезда строгого дядьки учил меня драться в обмен на пригласительные билеты на просмотры в Дом кино («Дом вино», как его еще называют) и прочие дефицитные в то время культурно-богемные мероприятия. Еще он был бабником, а вокруг меня вечно крутились «девочки из общества»… Но речь не об этом. Бинь определил опытным узким глазом, что из всего многообразия стилей и направлений гунфу мне больше всего подходят «птичьи стили». Для стиля Тигра я недостаточно крепок. Для стиля Бонзы – стиля «буддийского монаха» – я недостаточно быстрый. Для стиля Дракона мне не хватает прыгучести.
Бинь всего лишь год учил меня махать руками, как крыльями, и бить когтями-пальцами по нервным сплетениям и болевым точкам, а по прошествии
Расставшись с Бинем и обретя нового тренера – китайца Вана, я больше не выходил на улицу драться. Случались всякие пустяки по дороге вечером домой, но пустяки, и пустяки совершенно случайные. Я целиком и полностью прописался в спортзалах и спарринговал с такими же, как и сам, долбанутыми на Востоке «мастерами». В спортивных залах тоже случались нешуточные поединки. Особенно когда принцип пер на принцип. Я уже вспоминал свой «махач» с четырьмя каратистами. Дурак молодой, я взбеленился, когда пришел в свой родной зал на очередную тренировку, а там занимается секция карате. Выживать друг друга из залов в те времена было обычной практикой. Самозванцев от единоборств, наживавшихся на ажиотажном интересе трудящихся к боевым искусствам, было величайшее множество. С самозванцами боролись примитивно просто – вызывали на поединок и били морду на глазах у учеников. В моем случае каратисты отнюдь не были самозванцами, просто им удалось «перекупить зал», предложить директору школы, хозяину спортзала, большую сумму, чем тот получал с меня, за что я очень на конкурентов обиделся, и мы славно «поработали»…
Между прочим, с теми каратеками я где-то через год снова встретился, и мы лихо отметили нашу встречу в пивняке. Мы всегда с единоборцами-единомышленниками если и вышибали друг дружке зубы, то по взаимному согласию. И я вышибал, и мне вышибали, пока я, следуя прощальным советам Биня, вырабатывал индивидуальную манеру боя методом проб и ошибок, спарринговал на каждой тренировке с кем ни попадя. Как-то я прикинул, сколько тренировочных боев на моем счету, получилась громадная цифра со многими нулями. До сих пор цифра эта нет-нет да и напомнит о себе ноющей болью в травмированной много-много лет назад коленке или еще каким мелким дискомфортом опорно-двигательного аппарата.
А когда я сам тренировал, так, можно сказать, кипятком под себя писал, чтоб, не дай бог, кто-нибудь у меня на тренировке сделал себе бо-бо. Пресловутую справку о здоровье, «форму 9», требовал со своих учеников прежде всего. Не знаю, как сейчас, но по советским законам тренер нес ответственность за ученика-подростка, например, пока тот не вернется с тренировки домой. Мальчик вышел из зала, попал под машину, и привет – тренера сажают за то, что не углядел у ученика несуществующую травму, по вине которой тот перепутал красный светофорный свет с зеленым…
И вообще единоборства всегда были для меня лишь хобби и иногда служили мелким приработком. Серьезным увлечением, но увлечением, не более того. Кто-то собирает марки и крутит на них мелкий бизнес, кто-то фанатеет на моделях автомобильчиков, а я «переболел» боевыми искусствами и я всегда знал, что рано или поздно «болезнь» закончится и забудется, как детская ветрянка или удаленные в семилетнем возрасте гланды. Я мечтал о большом кино. Стоит ли говорить, что усложнять себе жизнь какими-то аферами, связанными с единоборствами, или крутым криминалом, или еще чем, я бы ни за что не стал. Генерал-филателист может застрелиться, получив отставку, но максимум напьется с горя, потеряв альбом с любимыми марками. Хобби есть хобби…