Бен-Гур
Шрифт:
В череде несчастий единственным утешением униженному народу служил первосвященник, занимавший дворец Ирода и имевший при себе нечто вроде двора. Действительная его власть была очень невелика. Право помилования приговоренного к смерти принадлежало прокуратору. Правосудие отправлялось только согласно декретам из Рима. Царское помещение было занято императорским сборщиком податей и его штатом: регистраторами, мытарями, доносчиками и шпионами. В утешение мечтающим о свободе можно было указать, что главным лицом во дворце все-таки был еврей. Одно его присутствие там постоянно напоминало им заветы и обещания пророков и воскрешало в памяти те времена, когда Иегова управлял народом через сынов Аарона, и было знаком того, что Бог не покинул их. Так они жили надеждами, терпеливо ожидая великого сына Иуды, который придет править Израилем.
Иудея была римской провинцией более восьмидесяти лет – период, вполне достаточный кесарям, чтобы ознакомиться с особенностями народа или, по крайней мере, узнать, что Иудеей, несмотря на всю гордость евреев, можно управлять спокойно только при одном условии – уважении к их религии. Придерживаясь такой политики, предшественники Грата старательно воздерживались от вмешательства в религиозные дела своих подданных. Но Грат поступил иначе: одним из первых его официальных актов было лишение Анны сана первосвященника и назначение на его место Измаила, сына Фаба. Исходил ли этот акт от Августа или от самого Грата, но нетактичность его скоро сделалась очевидной.
В это время в Иудее было две партии: партия благородных (саддукеи) и народная партия (фарисеи-сепаратисты). После смерти Ирода обе партии заключили союз против Архелая. Везде и всюду они воевали с ним: иногда посредством интриг, иногда с оружием в руках, и не раз святые обители на горе Мориа оглашались криками сражающихся. В конце концов, Архелай был отправлен в ссылку, а между тем во время этой борьбы союзники преследовали разные цели: благородные ненавидели первосвященника Иозара, сепаратисты же, напротив, были его ревностными приверженцами. Когда с Архелаем закончилась династия Ирода, Иозару тоже пришлось удалиться. Благородные выбрали на этот важный пост Анну, и вследствие этого союзники разделились.
В борьбе с несчастным этнархом благородные пытались установить тесные отношения с Римом. Предвидя, что за падением династии должна последовать другая форма правления, они настаивали на превращении Иудеи в провинцию. Этот факт послужил сепаратистам лишним предлогом для нападения, и когда Самарию сделали частью провинции, благородные остались в меньшинстве, не зная, на что опереться, кроме императорского двора, своих чинов и богатства, однако в течение пяти лет до наместничества Грата они сумели удержаться и во дворце, и в храме. Анна пользовался властью в интересах своего царственного патрона. Римский гарнизон занимал башню Антония, римская стража охраняла ворота дворца, римская система налогообложения порабощала и город, и страну, римский судья отправлял гражданское и уголовное правосудие. Иудеи начинали понимать разницу между независимой жизнью и жизнью порабощенных, но при Анне жилось еще сравнительно спокойно – у Рима не было более верного друга, и Рим почувствовал это, когда его не стало.
Прокуратор Грат, оставшись без союзников, увидел, что пламя восстания, в течение пятнадцати лет окутанное густыми облаками дыма, начинает разгораться вновь. Через месяц Измаил занял свое место, и римлянин нашел нужным посетить его в Иерусалиме. Когда со стен города евреи заметили его стражу, входящую в северные ворота и направляющуюся к башне Антония, они поняли настоящую цель посещения: целая когорта легионеров была прибавлена к прежнему гарнизону, и петли ярма могли быть затянуты теперь безнаказанно. Горе человеку, который бы решился нанести оскорбление Измаилу!
Друзья детства
После сказанного в предыдущей главе можно пригласить читателя в один из дворцовых садов на Сионской горе.
Была середина июня, полдень, когда жара бывает особенно сильна. Сад со всех сторон окружался строениями, нередко двухэтажными, с верандами, покрывавшими тенью двери и окна нижнего этажа. Галереи, защищенные балюстрадами, украшали и охраняли верхний этаж. Там и сям эти здания переходили в красивые колоннады, не задерживавшие свободно разгуливавшего между ними ветра и позволявшие видеть сквозь них другие части строения, благодаря чему еще резче выступала их собственная грандиозность и красота.
Сад представлял собой также очень приятное зрелище: аллеи, зеленые поляны, кустарники, высокие деревья – редкие образцы пальм перемешивались с абрикосовыми деревьями и орешником. В центре сада помещался глубокий мраморный бассейн, в нескольких местах которого были устроены желобки, по ним вода спускалась в канавки, шедшие по краям садовых дорожек. Неподалеку был маленький пруд с чистой водой, осененный олеандрами, растущими на Иордане сплошь до Мертвого моря. На его берегу в тени сидели два юноши и серьезно разговаривали, не обращая внимания на палившее их солнце при полном отсутствии малейшего ветерка. Одному юноше было лет девятнадцать, другому – семнадцать. Оба были красивы, и с первого взгляда их можно было принять за братьев. У обоих были черные глаза, черные волосы и загоревшие лица. Они сидели, и разница в росте казалась столь же незначительной, как и разница лет.
У старшего голова была непокрыта, широкая серая туника из тончайшей шерстяной материи с красной опушкой, спускавшаяся до колен, составляла весь его костюм и указывала на его римское происхождение. Руки и ноги юноши были смуглы, как и лицо: тем не менее грация, тонкие черты лица, голос – все свидетельствовало о высоком положении. И если временами он смотрел свысока на своего товарища и обращался к нему как к низшему, то это объяснялось тем, что он происходил из семьи, считавшейся благородной даже в Риме, – обстоятельство, оправдывавшее в ту пору всякого рода заносчивость. В эпоху страшных войн между первым кесарем и его могущественными врагами один из рода Мессалы был другом Брута. Позднее, когда Октавий домогался императорской короны, Мессала поддерживал его. Сделавшись императором Августом, Октавий вспомнил услугу, оказанную ему Мессалой, и окружил почестями все его семейство. Когда же Иудея была превращена в провинцию, он послал сына своего старого приверженца в Иерусалим и вверил ему сбор и управление собираемыми в стране налогами. В этой же должности оставался потом его сын, деля дворец с первосвященником. Наш юноша был сыном этого Мессалы, ни на минуту не забывавшим отношения его дедушки к великим римлянам.
Внешний вид собеседника Мессалы был скромнее: его платье было из тонкого белого полотна, какое носили в Иерусалиме, голову покрывала ткань, поддерживаемая желтым шнуром. Наблюдатель, искусный в распознавании рас, обративший свое внимание скорее на черты его лица, нежели на костюм, тотчас же мог признать в нем еврея. Лоб римлянина был высок и узок, нос острый, орлиный, губы тонкие, прямые, глаза смотрели холодно. Напротив, у израильтянина лоб был низок и широк, длинный нос с расширенными ноздрями, верхняя губа, немного выдававшаяся над нижней, была коротка и изогнута в изящный угол, подобно луку Купидона. Все это вместе с круглым подбородком, глазами навыкате и румяными овальными щеками придавало его красивому лицу выражение мягкости и силы. Красота римлянина была строгая и целомудренная, красота еврея – роскошная и сладострастная.
– Неужели новый прокуратор прибудет завтра?
Вопрос по-гречески задал младший из друзей. Как это ни странно, но греческий язык получил в то время широкое распространение в высших кругах Иудеи, переходя из дворца в лагерь, а оттуда – неизвестно как – в храм, в самое святилище, не допускавшее ничего языческого.
– Да, завтра, – ответил Мессала.
– Кто тебе сказал?
– Я слышал, как Измаил говорил это моему отцу прошлой ночью. Согласен, новость не заслуживала бы большего доверия, если бы исходила от египтянина – египтяне позабыли, что такое правда, или хотя бы от идумеянина – эти никогда не знали правды. Но, чтобы тебя совершенно уверить, скажу, что сегодня поутру видел центуриона (командир подразделения) из башни, и он рассказывал, что приготовления к приему продолжаются: оружейные мастера чистят шлемы и щиты, золотят орлы и шары, давно уже опустевшие комнаты приводятся в порядок – вероятно, ввиду увеличения гарнизона корпусом телохранителей высокой особы.