Бенефис двойников, или Хроника неудавшейся провокации
Шрифт:
Когда стало смеркаться, Свинью завернули в плащ, нацепили на глаза шляпу и, погрузив в "мерседес", отвезли на Красную площадь. Там с последней экскурсионной группой через Троицкие ворота проникли на территорию Кремля. Лупиньша с собой брать не стали - больно заметный. Его оставили в машине, которую спрятали за собором Василия Блаженного. Остальные рассредоточились и залегли под голубые ели в ожидании ночи. Ждать пришлось недолго...
– Осторожно, ступенька!
– Стерлингов поддержал Фрайера за локоть. Шедший последним Стадлер упал.
–
– Тут и шею свернуть недолго. О Боже!
– он отпрянул. Прямо на него из-под свода глядело мохнатое чудочище из хитро сплетенных им же сетей.
– Ну и паук!
– ужаснулся Стадлер.
– Ну и муха!
– ужаснулся паук.
– Эй, здесь тупик!
– раздался откуда-то спереди голос Стерлингова.
Советолог посветил фонариком, но увидел лишь бритый затылок Свиньи. Он отодвинул Фрайера к стене и прошел вперед. Стерлингов ковыряя ногтем монолит из красного гранита, перегородивший дорогу.
– Все, - проговорил он.
– Обвел нас Скойбеда вокруг пальца. Это западня.
Фонарик задрожал в руке Стадлера и, выскользнув на пол, погас. Стало совсем темно. Советолог протяжно завыл.
– Тихо!
– зашипел на него Стерлингов.
– Посмотрите вверх.
Стадлер посмотрел. Прямо над головой со свода пробивалась едва заметная полоска света.
– Что это?
– Как любит говорить наш друг Валерий Михалыч - хрен в пальто! Ну-ка подсобите, - Стерлингов надавил двумя руками на потолочнцю плиту. Та нехотя поддалась. Полоска света стала шире. Стадлер пришел в себя и бросился на помощь. Вдвоем им удалось повернуть плиту, освободив проем, в который мог пролезть человек. Советолог подпрыгнул, подтянувшись на руках, заглянул в проем. В том, что за плитой был Мавзолей, сомневаться не приходилось. Помогая друг другу, они залезли внутрь, втянув за руки Свинью, огляделись: ни видеокамер, ни намека на сигнализацию, одни голые гранитные стены... Несколько кварцевых ламп под потолком.
– Как в солярии, - пробормотал Стадлер.
Посредине, на возвышении под стекляным колпаком, заботливо укрытый сукном, лежал Ленин, голубоватый в свете кварцевых ламп. Советолог со Стерлинговым подошли вплотную и несколько минут молча смотрели на него. Затем аккуратно с двух сторон сняли стекляный колпак. От поднявшегося вверх пыльного облака Стадлер чихнул.
– Цыц!
– Стерлингов сунул ему под нос кулак.
Стадлер чихнул громче.
– Ой!
– вздрогнул один из солдат в почетном карауле у дверей Мавзолея.
– Товарищ ефрейтор, там кто-то есть, - он скосил круглый от стаха глаз себе за спину.
Ефрейтор, гладкий белобрысый парень с ямочкой посередине подбородка, мрачно сплюнул сквозь выбитый год назад зуб и, втянув ноздрями морозный воздух, прошипел:
– Ты что, сынок, припух? Или службу понял? Устав караульной службы для кого написан? Ну-ка, бегом, выкладывай, чего на посту не положено!
– Пить, курить, прислоняться, спать, сидеть, есть, надобности справлять, - выпалил молодой.
– А еще что?
– не унимался ефрейтор.
– Оружие передавать.
– Дура! Разговаривать нельзя, - подобрел ефрейтор.
– Но ведь там кто-то есть, - лязгнул зубами молодой.
– Блин!
– ругнулся ефрейтор.
– Ты, я вижу, всасываешь хреново! Бурый нынче салобон пошел. Ну-ка скажи, сколько мне до приказа тянуть?
– 142 дня!
– Да ты че?
– расстроился ефрейтор.
– Сгноить меня здесь захотел? Ты масло сегодня перед постом схавал?
– Схавал.
– А раз масло схавал, значит что?
– 141.
– То-то же, - ефрейтор обиженно скривился.
– Но я тебя, сука, научу считать. Я тебе утром в казарме "танкодром" устрою, Ты у меня вместо сна с лезвием толчек штурмовать пойдешь!
Молодой прикусил губу.
ГЛАВА 20
Москва. "Матросская тишина". КПЗ 15. 7 ноября. 5-30 утра.
Тусклое ночное освещение. В камере один заключенный, это капитан КГБ Козлов. Козлову не спиться. Он ворочается на своих нарах, что неподалеку от параши. Мысль о побеге пришлось оставить на время из-за отсутствия соответствующих инструментов.
Козлов сочиняет стихи.
Вообще-то он стихов никогда не писал. Все недосуг. Сперва школа, потом армия, училище, семья, работа. На работе, ясное дело , не до стихов. А домой придешь усталый, только-только газетку почитать, уроки у Митьки проверить, программу "Время" поглядеть и спать. В выходные тоже дела находились: рыбалка, ремонт, культпоход в театр, а про отпуск и вовсе говорить нечего, сами знаете , как время пролетает. Вот поэтому-то и не писал никогда капитан стихов. Но возможности в себе чувствовал, даже иногда в рифму разговаривал. Вот, например: "Митька русский не учил, снова двойку получил". А то и лучше: "Товарищ Семинард6 вас зовут на семинар". Так что способности у Козлова были.
"Самое главное - это начать, - так думал капитан, лежа в темной промозглой камере.
– Начало должно быть таким, чтобы потом за все стихотворение стыдно не было."
Над первой строчкой капитан бился с полчаса, на зато вышла она на славу:
Над Матросской Тишиной - тишина.
Продолжение родилось почти сразу же:
Над Малаховым курганом - сны...
"Дальше, - думал Козлов, - надо про что-то родное написать."
Будто не было жены, но жена. Переслала мне кусок колбасы...
"Нет, лучше - ветчины."
При мыслях о еде побежала слюна, и Козлов забраковал этот кусок.
"Во-первых, - рассудил он, - про Малахов курган уже что-то было, а во-вторых, что значит "будто не было жены"? Была она, всегда была, сколько себя помню. За одной партой в школе сидели. И ветчину она не присылала, жаль, конечно, ведь в ней пилку для ногтей спрятать можно, но жена и не знает даже, что я здесь, откуда ей знать? Следовательно, и я не могу писать о том, о чем она не знает."